Савелий Дудаков: Модест Петрович Мусоргский и евреи

Представитель старинного дворянского рода, уроженец Псковской губернии, Модест Петрович Мусоргский не сталкивался с евреями лично – пока не стал офицером Преображенского полка. Во время полковых маневров на летних учениях ему довелось побывать в еврейских местечках, где он наблюдал зажигательные пляски хасидов.                                                                                             

В январе 1867 г. он так передает свои впечатления в письме композитору М. Балакиреву: 

“Евреи аж прыгают от воодушевления перед… песнями своего собственного народа, которые переходят от поколения к поколению. Глаза евреев при этом загораются благородным, идеалистическим огоньком, и мне не раз пришлось быть свидетелем таких сцен.                                

Евреи понимают больше чем мы, славяне, т.е. русские и чехи, и ценят и лелеют национальные народные песни и именно простые евреи, наши белостокские, луцкие и невельские евреи, которые живут в грязных и бедных домиках своих». 

Что тут особенно примечательно?
  
Во-первых, широта его «обзора»: он имел представление об облике и нравах еврейского населения разных земель.
  
Во-вторых, его настрой, нетипичный для той эпохи: у Мусоргского ни тени насмешки или предвзятости к гонимому народу – напротив, теплота, даже с примесью восторженности. 
 
Надо иметь ввиду, что жизнь его совершенно переменилась после отмены крепостного права. Обедневший гвардейский прапорщик порвал с прежней средой, стал убежденным «шестидесятником». Взяв за пример героев романа Н.Г.Чернышевского «Что делать?», он поселился в Санкт-Петербурге в «коммуне» из шести молодых людей. 
 
Складываются важные для него связи и отношения, питающие в нем дух славянофильства, народничества – и вместе с тем, у него возникают контакты с еврейской средой. 
 
Человеком, сильно повлиявшим на его творческую судьбу, был крупнейший русский критик Вл.Стасов. Тот самый, кто являлся и автором многих статей о еврейском искусстве, и членом жюри по постройке новой большой синагоги в столице. Благодаря ему, Мусоргский мог посещать еврейские праздники в Санкт-Петербурге.

Он мог там бывать и как друг скульптора Марка (Мордухая) Антокольского.
  
Но особенно близкая, задушевная дружба связывала Модеста Петровича с талантливым архитектором и художником, крещеным евреем Виктором Гартманом. Ранняя смерть Гартмана (1873) потрясла композитора; его откликом на трагическое событие стали «Картинки с выставки» – известное во всем мире музыкальное произведение (где одна из сценок названа «Два еврея: богатый и бедный»). 
  
Гений Мусоргского нашел наиболее полное выражение в его всемирно знаменитых операх «Борис Годунов” и «Хованщина», посвященных переломным событиям в истории русского народа.
  
Но вместе с тем, как личность, и как композитор, он испытывал постоянную тягу к еврейству. Тому есть немало подтверждений.
  
Еще в 1863 г. он написал произведение “Царь Саул» (иначе: «Еврейская мелодия для голоса и фортепиано»); был использован в переводе текст Байрона: “О, вожди, если выйдет на долю мою…»

Через несколько лет, в 1867 г. им были написаны два сочинения на еврейскую тему. Это хор с оркестром «Поражение Сеннахериба», вновь на слова Байрона: «Как стая волков голодных на нас враги набежали…». (Речь идет о неудавшейся осаде Иерусалима в конце 8 века до н. э. ассирийским царем Сеннахерибом – Прим. Ред.). 

А также, на стихи поэта Льва Мея, переложение «Песни Песней» царя Соломона.

Он еще раз обратился к странице еврейской истории в своей кантате «Иисус Навин» («Стой. Солнце!») – одном из красивейших сочинений в русском хоральном искусстве. 
 
Осенью 1874 г. МодестПетрович проживал в бедном районе Петербурга, примыкавшем к Сенному рынку (места Достоевского). В этом же районе жило и небольшое еврейское население, имеющее право жительства: отставные николаевские солдаты, ремесленники…
  
Одним из соседей композитора был бедный еврей-портной, в доме которого была молельня. Однажды во время праздника Кущей (Суккот) через открытое окно Мусоргский услышал канторское пение, которое «совершенно очаровало его». Тогда и возник замысел кантаты.
  
В воспоминаниях дочери Вл. Стасова говорится, что в основу хора “Иисус Навин» были положены мелодии, записанные композитором с голосов Марка Антокольского, а также соседа, еврея-портного, распевавшего во дворе.

В одном из своих писем 1877 г. Мусоргский рассказывает, как советовался с баронессой Анной Гинзбург (женой банкира и филантропа Г. Гинзбурга) – можно ли считать полюбившиеся ему мелодии близкими к «аутентичным», т.е. древнееврейским? Средняя часть произведения (”Плачут жены Ханаана») была им полностью написана заново. 
 
Современники вспоминали, что он неоднократно возвращался к истории создания «Иисуса Навина» и говорил об этом с гордостью и воодушевлением. Сочинение было посвящено Надежде Римской-Корсаковой (урожденной Пургольд, еврейке). 

Слова к кантате написал сам Модест Петрович. Через 30 лет они переведены были на иврит и идиш и изданы с нотами для еврейских почитателей гения.