Алла Петропавловская: Любви все возрасты покорны. Когда Судьба свела две «легенды», ей было 65, ему 78, и их ждал страстный роман.

«Это рыжее золото мне бы ласкать всю оставшуюся жизнь…»

Эмме Брамник было 65 лет, Маврику Вульфсону – 78. Она — известный журналист. Он — легендарный политолог. Она думала, что жизнь уже клонится к закату и в ней не может быть сильных чувств. Как же она ошибалась!

Нам все завидовали

С первым мужем мы прожили 32 года. Познакомились студентами, я училась на журналистике, Саша на медицинском. Врач от Бога, один из лучших полостных хирургов, он бился за каждую жизнь. У него были золотые руки, посмотреть на его операции приезжали хирурги со всей Латвии.

Нагрузка в больницах в советское время была ненормальная, после ночного дежурства с утра – снова операции. Первый инфаркт Саша заработал в 39 лет. Инфарктники, как правило, становятся очень осторожными, боятся шагу лишнего ступить. Доктор Брамник начинал работать в полную силу, как только приходил в себя.

…Так совпало, что мы хоронили его в день нашей свадьбы. Саша умер в неполные 55 лет после девятого инфаркта. Девятого! Совсем не умел себя щадить. Попрощаться с доктором Брамником пришло море людей. И до сих пор на его могиле, когда бы я ни пришла, всегда лежат цветы. Он спас 15 000 жизней.

Мы были прекрасной парой. У нас были замечательные отношения, и нам все завидовали.

Ни дня без строчки

Следующие двенадцать лет я жила работой. Дети уже выросли, на мужчин после Саши я даже смотреть не могла.

У меня замечательная профессия, она позволяет каждый день знакомиться и общаться с новыми людьми, быть в гуще событий. Это же так интересно! Я встречалась с Юрием Гагариным – у меня даже есть его автограф: «Эмме Брамник с приветом!» Разговаривала с Никитой Хрущевым и Валентиной Терешковой.

Мне позировали Пьер Карден и Джина Лоллобриджида, Владимир Спиваков и Элина Быстрицкая. Я не раз встречалась с Эрнстом Неизвестным и даже подружилась с его мамой – фантастической женщиной, которая до 103 лет сохранила ясный ум и писала стихи.

После университета меня распределили на ВЭФ, и 40 лет, почти до последних дней завода, я работала в легендарной газете «Вэфовец». Потом сотрудничала с русской редакцией газеты «Диена». Мой обычный день выглядел так: утром на скорую руку яичница – и бегом из дома. Возвращаюсь поздно вечером, отписываюсь и ложусь спать за полночь. Следующим утром яичница – и за дверь. Выставки, презентации, интервью, пресс-конференции – жизнь была заполнена впечатлениями и людьми.

Огненно-рыжие волосы, хороший рост, ярко одета, общительная и веселая. Мужчины обращали на меня внимание. Но меня они уже не интересовали. Совсем. После Саши все казались просто серыми.

Свидание с легендой

Однажды раздался звонок, и я услышала: «Это Маврик Вульфсон, знаете такого? Мои дети считают, что я не должен быть один. Они говорят: «Есть такая Эмма Брамник», и предложили: «Соберем в субботу за столом людей, позовем Эмму, познакомим вас». Но мы ж не дети, что, мы сами не можем? И зачем ждать? Давайте встретимся!»

Я даже не поняла сначала, о чем речь. Кто ж не знал Вульфсона? О его бесстрашных выступлениях и дискуссиях с Горбачевым говорила вся страна, его носили на руках в Москве в конце 80-х, и в Латвии его несли на руках от здания сейма до набережной 4 мая 1990 года.

Я совершенно растерялась и начала что-то лепетать – что я страшно занята, что у меня нет совсем свободного времени, все расписано, пусть позвонит через пару дней.

Он позвонил через час. «Эмма, почему вы не хотите встретиться? Вы же ничем не рискуете!»

И я вдруг поняла, что действительно в свои 65 лет ну ничем не рискую. К тому же мне было любопытно познакомиться с живой легендой. Как журналистке. Это ж так интересно! Никаких особых планов я не строила. Мы договорились встретиться в парке у гостиницы «Латвия».

Я опаздывала минут на десять. Издалека увидела, как он нервно ходит вдоль скамейки взад вперед. А когда я подошла и поздоровалась, он обернулся и вдруг сразу поцеловал меня. В щечку. Я опять не знала, как поступить. Ведь первый раз вижу человека! Была бы я девчонка, точно дала бы по морде, если бы меня на улице поцеловал незнакомый мужчина…

Сели на скамеечку. Я так волновалась, что болтала и болтала – рассказала про мужа, детей, работу, даже все свои болезни. Слова вставить ему не давала. Прошел час, а я все говорю и говорю. Он вдруг посмотрел на часы: «Спасибо, что пришли, но у меня урок немецкого». В общем, попрощались. Я иду домой и думаю: ну вот же дура, зачем я на него все вывалила… А через час он позвонил: «Когда мы снова встретимся?»

Позже я прочитала в его дневниках: «Тогда я не промолвил почти ни слова, а просто вслушивался в твой голос, в слова, которые лились из твоих красивых уст… Я любовался твоими карими глазами, пышными золотистыми волосами, высокой грудью, стройным станом и ногами… Помню, что свое упорное молчание я завершил неожиданно для тебя: товарищески погладил тебя по голове. И ты улыбнулась, а я невольно подумал, что это рыжее золото мне бы ласкать всю оставшуюся жизнь…

Домой пришел с противоречивым чувством. Мною внезапно овладела тревога. Впервые остро ощутил, что не хочу тебя потерять… И я позвонил».

…Почему его дети выбрали для сватовства меня? Дело случая. Дочка Маврика пошла к зубному, а там в предбаннике сидели одни женщины. О чем они обычно говорят? О мужчинах, отношениях. Вот и дочка Маврика сказала, что папа очень одинок после смерти жены (с Соней они прожили вместе 50 лет). И тут кто-то сказал: «Ну, Маврику бы точно подошла Эмма».

Это судьба

Мы встретились раз, другой, сходили вместе на выставку, в музей. И вдруг как-то Маврик говорит: «Приходите ко мне домой, вся моя молодежь уехала на дачу. Попьем чаю». «Ничего себе!» – подумала я. Тогда он пришел ко мне, потом еще, еще.

Однажды утром, когда Маврик как раз уходил, пришел ко мне племянник – мне было так стыдно… И это в 66 лет! Такие были нравы…

А потом я уехала в Америку к дочери. Маврик очень расстроился и никак не мог понять, зачем нужно расставаться, если мы встретились и нам так хорошо вместе. И вдогонку мне полетели письма. Написанные от руки, в конверте.

После первого письма я сильно задумалась, а после седьмого собралась домой.

«Как? Почему? Ты же в прошлый раз была почти полгода!» Я прочитала детям вслух одно из писем Маврика. Больше вопросов не было.

Письма о любви

«Дорогая моя, любимая! Безумно скучаю по тебе. Минутами кажется, что с ума схожу»

***

«Как умирающий от жажды, тоскующий по ласковым словам, я радуюсь каждому твоему намеку на то, что и ты, моя любимая, думаешь о нас. Твое письмо читал с таким волнением, словно оно решало мою судьбу… Я люблю тебя нежно, страстно и очень эгоцентрично – хочу тебя только для себя».

***

«Часто чувствую себя потухшим вулканом, взываю к Всевышнему, стараясь представить себе наше общее счастье. Отсчитываю дни до нашей встречи, и настроение улучшается с каждым вычеркнутым днем».

***

«Часто думаю о том, что в моем возрасте и душевном состоянии такая разлука – тяжелая болезнь. Речь идет не о верности, а о том, как я доживу. Я не ищу развлечений, других людей. Все время в мыслях с тобою. Смотрю в тоске на телефон и вспоминаю, как из него звучало: «Это я».

***

«После твоего отъезда прошел чуть ли не месяц. Такой для меня трудный. Живу я странно. Встаю и думаю, скорее бы дождаться вечера. В «Торе» сказано, что такими становятся несчастные люди. Наверное, это так… Ты не поверишь мне, но пока пишу, сердце у меня то дрожит, то замирает».

***

«Иногда ты мне снишься, а просыпаюсь – и на душе кошки скребут. Наверное, заслужил. Я тебя безумно полюбил и от этого страдаю. Завтра напишу еще. Целую твои глаза, руки, губы…»

***

«Меня все время мучает мысль, что я как бы шантажировал тебя, умоляя сократить срок расставания, что ты от многого отказалась, чего я не смогу тебе заменить. Потому что чего-то другого, кроме любви и нежности, я тебе дать не могу. А достаточно ли этого? Жду новой весточки от тебя. Когда открываю конверт, хочется плакать».

***

«Люблю тебя, моя хорошая. Целую все, что мне дорого. М.»

Самые популярные молодожены

Прошло года полтора, и однажды в газете Diena появился снимок с открытия выставки: «Маврик Вульфсон со своей подругой». Я аж ахнула: «Это что такое? Я твоя герлфренд, а ты мой бойфренд? В нашем-то возрасте?» — «Значит, надо расписаться, чтобы был порядок», – решил Маврик. Он был старорежимным человеком, немецкого воспитания и ценил порядок во всем. И в быту тоже. Каждое утро обязательно стелил постель. И в отношениях. Мы даже репетировали свадебный вальс. Кстати, он умел кружить и влево, и вправо, что на сегодня большая редкость.

Хотя на двоих нам было 150 лет, мы себя чувствовали молодыми влюбленными, счастливыми и застенчивыми. Я даже краснела в районнной поликлинике, когда пришла просить справку для загса.

О нашей свадьбе писали все газеты и журналы еще месяца три после события. Мы были самой популярной парой. Нас приглашали выступать по ТВ и на радио. Кто-то пытался иронизировать и подкалывать. Но большинство отнеслось с большой симпатией. И на улице подходили незнакомые люди, поздравляли и говорили, что мы дарим им надежду. Надежду на то, что для личного счастья никогда не бывает поздно…

Это действительно было чудо. В 67 лет я снова начала привыкать к тому, что можно постоянно, день за днем, быть центром притяжения влюбленного взгляда…

Последний романтик

Я раньше считала, что только женщины тоскуют по любви. После встречи с Мавриком думаю, что мужчинам это даже больше свойственно, просто они не признаются.

Маврик каждый день говорил о любви. «Что ты делаешь?» – «Жарю котлеты». – «А я люблю тебя!» Даже мытье посуды превращалось у него в акт любви: «Я берегу твои ручки и экономлю твое время – вдруг лишний раз подойдешь и приласкаешь меня?» И он обижался, если я утром вскакивала по делам: «Для меня такое счастье, проснуться и взять твою руку в свою. И целовать… А ты уже встаешь».

В нашем доме всегда были цветы. А в праздники он пытался выскользнуть из дома, пока я сплю, чтобы, проснувшись, я увидела цветы у кровати. Когда он ослаб, очень переживал, что в доме стало меньше цветов для меня: «Так мы превратимся в дикарей».

«В семье и любви главное – не заземлять уровень романтики», – говорил Маврик. Каждый день мы начинали с танго. Я включала радио, где в качестве заставки в 9.30 звучало танго со словами: «День за днем мы шагаем с тобою, по дорогам любым мы шагаем вдвоем». И мы танцевали. Все девять лет. Мы даже записали наше танго на кассету и брали в путешествия.

«Каждый день должен быть днем любви. Это мое кредо. Без этого я обижаюсь», – признался Маврик в одной передаче. И это правда. Если я убегала утром в магазин, обязательно должна была оставить ему записочку: «Буду во столько, люблю, целую». Если он такой записки не находил, ужасно расстраивался. А когда он уходил из дома, я всегда стояла в окне и махала ему рукой, а он, перейдя на другую сторону улицы, снимал шляпу и кланялся мне. Со стороны, наверное, походил на городского сумасшедшего, но его это совсем не волновало.

Однажды на даче заклинило входную дверь, и он полез на балкон. В 80+ лет, с одной недействующей рукой! У меня сердце остановилось, когда под ним зашаталась лестница. А он был рад как мальчишка, когда у него все получилось: «Это я хотел перед тобой покрасоваться!»

Вечером, ложась в постель, он обычно говорил: «Спасибо за чудесный день, мы опять были все время вместе». Он писал мне стихи. До этого – только жене с фронта.

Старорежимный джентльмен

Каждое утро Маврик выходил к завтраку гладко выбритым, одетым по всей форме, с тугим ремнем, в свежей рубашке и галстуке по цвету. Брюки только со стрелкой! Он считал, что «к любимой нужно относиться так же уважительно, как если бы ты пришел на прием к президенту». Он каждый день говорил мне, какая я красивая, как мне идет мой наряд. «Ты сегодня прекрасно выглядела. Многие мужчины мне завидовали». Он даже порой гладил мне одежду, которая, как он считал, мне очень подходила: «Я по ней соскучился»…

После такого я тоже всегда держала себя в форме. В нашем доме не было никаких халатов и тапочек.

Он всегда встречал меня в передней и помогал снять пальто. И всегда благодарил за все, даже за просто поданную за столом тарелку. А в конце трапезы целовал руку. Он и девчонке-парикмахерше однажды поцеловал руку, «чтобы знала, как должно быть», а та покраснела от неожиданности и с непривычки.

«Любить – значит наслаждаться друг другом!» – это было его твердое убеждение. Он плохо относился к мужчинам, которые изменяли женам, и не любил спектакли и фильмы про «пошлые треугольники». Особенно с сексуальными сценами. «Любовь, секс – это же счастье! И показывать это нужно нежно, тонко, эстетично. А на экранах показывают безвкусно – как спорт». Еще в советские годы Маврик побывал в Западной Германии. Любопытный до всего, он пошел в кино на порнографический фильм и так расстроился и возмутился «автоматизмом», что нашел владельцев студии и напросился к ним в гости, чтобы поговорить. Хозяйка очень удивилась и собрала за столом всю свою большую семью – муж, взрослые дети, внуки.

И история Клинтона с Левински его страшно возмущала: «Не хочу ничего читать про эту муть. Это просто дискредитация секса!»

Энергия жизни

Когда я призналась подругам, что меня позвали замуж, некоторые стали меня отговаривать. На что тебе штамп в паспорте в таком возрасте? И вообще – зачем он тебе, он же старый. Но стоило с ним познакомиться лично, как все в один голос сказали: я тоже хочу такого Маврика! Он был очень интересным человеком, и с ним никогда не было скучно. У меня в ежегоднике на каждой странице все строчки были заполнены – столько событий и дел пришло в мою и без того активную жизнь.

Ему постоянно звонили. Каждый день он получал 5-10 писем на разных языках. Его всюду приглашали – на конференции, выставки, приемы, презентации. Он дружил со всеми послами. Они приходили к нам в дом. Известнейшие и статусные люди из-за рубежа приезжали. Часто приходили журналисты – за экспертной оценкой или интервью.

У него была невероятно интересная жизнь. Он был племянником Марка Шагала – его мама и мама художника были кузинами. Однажды в Кельне мы попали на выставку Шагала, и Маврик радостно узнал в портрете тетю Рози, одну из сестер мамы. Он встречался с Эйженом Финком, сидел, будучи ребенком, на коленях у Мейеровица, работал в газете вместе с Александром Чаком. Он прошел войну, дважды чудом избежал верной смерти.

Он был самым популярным комментатором-международником на телевидении, женщины его обожали, и в него влюблялись студентки Академии художеств, где он преподавал 40 лет. Первая жена его очень ревновала…

Маврик танцевал с датской принцессой – открывал официальный бал. Выступал на сцене с оркестром в Симфонии игрушек Моцарта. На день рождения он получал поздравления от Горбачева, Нельсона Манделы и даже президента Маврикия – в стране собирают «коллекцию» знаменитых Маврикиев. Беатрис Ротшильд присылала ему на Рождество подарки – они познакомились на обеде у канцлера Германии Гельмута Коля и долго дружили.

…Когда все дела на день были закончены и мы ложились спать, обычно за полночь, он начинал размышлять или о чем-то вспоминать. А я записывала – специально держала диктофон на прикроватной тумбочке. У меня огромная коробка этих записей, я до сих пор еще не все расшифровала.

«На этот раз проскочу?»

Говорят, что с возрастом все труднее притереться друг к другу. Но нас ничего не раздражало, и у нас не было «углов». Я уважала его и его поступки, он очень ценил и любил меня. Когда мы поженились, у меня была пенсия 46 латов, а у него – 52, и еще ему платили по 2 лата за лекцию в Академии. Правда, потом ему дали государственную пенсию. Проблемы вещей и быта его нисколько не волновали.

Пока мы были вместе, я очень мало писала своего, потому что в основном занималась жизнью с ним, его проектами. За девять лет мы написали вместе девять книг. Он рассказывал, а я записывала. Я была его жена, друг, секретарь, редактор. Это была жизнь в радость. Мы очень много смеялись!

Маврик был очень сильным человеком, не чета нынешним мужикам, которые уже в 40 лет становятся импотентами. И это после пережитого в молодости туберкулеза, простреленного на войне горла и обмороженных ног.

…Было начало марта. У Маврика воспаление легких и на этом фоне острая сердечная недостаточность. «Как думаешь, на этот раз проскочу?» – спросил он, взяв мою руку. «Конечно!» – я была в этом уверена, ведь мы танцевали за день до этого. У нас была масса планов. Мы собирались брать уроки игры на рояле. Но отмеренный ему срок жизни подошел к концу. И ни мои крики: «Не уходи!», ни мои попытки сделать искусственное дыхание уже не могли ему помочь…

Импрессионистка

После смерти Маврика я живу на две страны: то в Америке у дочери, то в родной Риге. В Нью-Йорке обросла друзьями-знакомыми – мне без общения скучно, не могу быть одна. Я там хожу три раза в неделю в клуб по интересам, «детский сад для людей золотого возраста». Занимаюсь йогой, плаваю в бассейне. Недавно начала рисовать, хотя никогда раньше этим не занималась! Но не копирую картины, а рисую что хочу сама и как хочу. И учительница признала меня импрессионистом! Может, еще прославлюсь в свои 90+ лет?

Бываю в Опере, на концертах. Как всегда, стараюсь быть модницей. Жаль, что сейчас не так много мест, куда можно красиво одеться.

Как-то мама Эрнста Неизвестного сказала мне, что жизнь в любом возрасте должна иметь какой-то смысл. И я только теперь поняла, как она права. Дело стало и моим смыслом. Я издала свои мемуары, делаю в интернете альбомы. У меня есть свой канал на ютубе. В моем архиве одних фотографий тысяч шесть. Очень люблю снимать, у меня это в генах – родители были фотографами. У меня есть три камеры, но в последнее время все больше снимаю айфоном.

Я сижу по 5–6 часов за компьютером, за что меня ругают. Но иначе не успеть все сделать. И потом я же, как учат, периодически встаю – ногами покрутить, чтобы лимфу разогнать.

Когда мне в 60 лет подарили компьютер, знакомые сына, помогавшие в нем разбираться, удивлялись: мол, в таком возрасте люди вообще боятся новых технологий. А я научилась пользоваться факсом, как только он появился, мобильником, электронной почтой, скачивать и обрабатывать фотографии. Это ж интересно!

…Человек не должен жить один. Обязательно нужен рядом кто-то родной. Вокруг меня очень много мужчин. Но после Маврика, как и после доктора Брамника, все они кажутся мне серыми.

Алла Петропавловская, журнал «Лилит» (Рига).