Лазарь Модель: Иван Бунин и Марк Алданов в эмиграции (часть 1-я)

Умом Россию не понять.
Осталось лишь на ум пенять.

Извините уж за самонадеянность, это мое двустишие. Начиная, а точнее, продолжая разговор о русской литературной эмиграции после революции начала прошлого века, мысли непроизвольно переходят на день сегодняшний. Это происходит само собой, когда видишь отношение и к Бунину, и к Алданову – писателям, о которых дальше пойдет речь.

А еще думается о том, что после развала Советского Союза нам будто заменили веру в коммунизм, на веру в Бога. Но верим ли мы в него по-настоящему, или только ходим в Церковь? Нет, это не о грехах человеческих. Покажите того, кто бы в жизни не грешил. Включая грехи смертные. Речь об отношении друг к другу и к тем, кого нет.

О Бунине говорят, пишут много и в наши дни. О Марке Алданове – намного меньше, хотя сам Иван Алексеевич называл его «последним джентльменом русской эмиграции». И мало кто знает, что оба эти писателя дружили, находясь в эмиграции, дружили долгие, тяжелые годы. Более того. Алданов помогал Бунину, как мог.

Впрочем, немного мы знаем и о самом нобелевском лауреате. Разве что «понаслышке». Пишут, что у Бунина был нелегкий характер. Как будто кто-то лично с ним щи хлебал в то время. Что у него были успех, деньги, признание, раз вручили Нобелевскую премию. Да и как можно представить себе что-то иное?

Если человеку сказать: «Снег идет», ему представится белый, пушистый снег, который кружится, кружится в воздухе, падает в ладони, под ноги, ложится на брови, делая их лохматыми, как елочные ветви. Никто не будет представлять себе мелкие, колючие снежинки, которые крутятся вихрем, неприятно бьют в лицо, и ты бежишь от них, чтобы спрятаться дома.

Так и жизнь Бунина. Никто не думает, что это была порой жизнь в безденежье, а иногда и просто в нищете, о чем он сам писал, что это была борьба за существование, за выживание, борьба за издание своих произведений. И что он подумывал, не вернуться ли ему назад, на Родину, несмотря на свое отношение к советской власти.

Обо всем этом любопытно рассказывает статья «Иван Бунин в эмиграции» на сайте «diletant.media/articles/45268802/» Отрывок оттуда:

«…НОБЕЛЕВСКАЯ ПРЕМИЯ
О том, что кандидатуру Бунина выставил на Нобелевскую премию Ромэн Роллан, Вера Николаевна записала в свой дневник еще в далеком 1922 году. С той поры Иван Алексеевич жил надеждами на этот приз. В конце сентября 1931 года к нему в «Бельведер» пожаловал зять Альфреда Нобеля – 67-летний человек в кепи, клетчатом пиджаке и бородкой-клинышком – Олейников. Он по секрету сообщил, что Бунин – самый вероятный претендент на награду. Но через неделю надежды рухнули. Девятого октября Бунин зашел в комнатку к жене, спокойным голосом, словно речь шла о погоде, произнес: «Премию присудили шведскому писателю…» В 1932 году на «Бельведере» опять с волнением ждали результатов премии. И опять награда прошла мимо.

10 ноября 1933 года газеты в Париже вышли с громадными заголовками: «БУНИН – НОБЕЛЕВСКИЙ ЛАУРЕАТ”. Поместили его многочисленные портреты – какие нашлись в редакциях. Но самый красочный – Иван Алексеевич в смокинге, с бантом – поместили на первой полосе «Последние новости». Каждый русский в Париже воспринял это как личный праздник. В каждом кафе, в каждом кабачке и ресторане в тот вечер сидели люди, которые пили, порой на последние гроши, “за своего!”. У всех был праздник.

Когда мальчик принес на “Бельведер” телеграмму из Стокгольма о присуждении Бунину Нобелевской премии, Вера Николаевна не могла отыскать в доме несколько су чаевых. К этому времени они уже знали о решении Шведской академии. Швед по национальности и филолог по образованию, возглавлявший крупнейшую демократическую газету «Даденс Нихитер», Антон Карлгрен годами не уставал ратовать за присуждение Бунину Нобелевской премии. До объявления официального сообщения ему позвонили из академии и спросили адрес Ивана Алексеевича. Все стало ясно! Карлгрен тут же связался с Грасом. Ивана Алексеевича не было дома.

Случилось это 9 ноября. Бунин, чтобы хоть немного рассеяться, ушел в “синема”. Там его нашел запыхавшийся Зуров и сообщил, что звонят из Стокгольма… “И сразу обрывается вся моя прежняя жизнь. Домой я иду довольно быстро, но не испытывая ничего, кроме сожаления, что не удалось досмотреть, как будет играть Киса дальше, и какого-то безразличного недоверия к тому, что мне сообщили. Но нет, не верить нельзя: издали видно, что мой всегда тихий и полутемный в эту пору дом, затерянный среди пустынных оливковых садов, покрывающих горные скаты над Грасом, ярко освещен сверху донизу. И сердце у меня сжимается какою-то грустью… Какой-то перелом в моей жизни…”, – писал Бунин.

На Бунина посыпались десятки, сотни поздравительных телеграмм. Интервью, толпы журналистов, сотни вопросов. Приемы в редакциях, издательствах, объединениях, союзах. Иван Алексеевич в роль мировой знаменитости вошел без всяких усилий. Его остроумные ответы журналистам заполняли газеты. Изящный, полный непринужденности и собственного достоинства поклон окрестили “бунинским”. В “синема” крутили хронику: “Бунин на Лионском вокзале”, “Бунин в редакции “Современных записок”, “Бунин в ресторане “Тройка”.

В Стокгольм отправились вчетвером – кроме Галины и Веры Николаевны увязался за Буниным шустрый корреспондент “Последних новостей” Яков Цвибак. Третьего декабря они сели в поезд. Путь лежал через Германию, в которой ребята в коричневых рубахах стремительно внедряли “новый порядок”. В Стокгольм приехали на рассвете. Возле вагона – толпа фотографов, киношников, журналистов.

10 декабря 1933 года, в годовщину смерти Альфреда Нобеля, в присутствии короля Густава V, состоялась церемония награждения. Бунин получил светло-коричневую папку с дипломом и большую золотую медаль. Кроме того, лауреату был передан чек на сумму 715 тысяч французских франков.

Не обошлось без анекдотического происшествия. Получив папку и медаль, Бунин передал их Цвибаку. Тот неловко выронил медаль. Она покатилась по полу. Бросив папку, в которой лежал чек, на кресло, Цвибак полез на коленях между рядов. Медаль он поднял, но забыл про папку. Торжество закончилось, и Бунин осведомился: “Папка где? Что вы сделали с чеком, дорогой?” – “С каким чеком?” – “Да с этой самой премией! Чек в папке лежал”. Цвибак стремглав бросился к креслу. К счастью, папка мирно лежала на месте. “И послал же мне бог помощничка!” – облегченно вздохнул Иван Алексеевич, которого едва удар не хватил.

В Стокгольме Бунин пользовался исключительным успехом, каким, по заверениям журналистов, не пользовался еще ни один лауреат. Повсюду – в витринах магазинов, газетных киосках и даже окнах домов виднелись его портреты. В “синема” шли фильмы, рассказывавшие о “писателе из России, покорившем мир”.

Ивану Алексеевичу исполнилось шестьдесят три года, но он ощущал могучий прилив творческих сил. Слава его теперь была всемирной. С бедностью, столь угнетавшей его, казалось, покончено навсегда. Но прошло два с лишним года. И с Буниным случилось то, что ни тогда, ни позже никто толком объяснить не умел – он вновь остался у разбитого корыта. 9 мая 1936 года он записал в дневник: “…Чудовищно провел 2 года! И разорился от этой страшной и гадкой жизни”.

Деньги быстро растаяли. Сразу же после получения премии в Париже был создан комитет помощи нуждающимся литераторам, которому лауреат сразу передал сто тысяч франков, затем еще двадцать тысяч. Кроме того, не проходило и дня, чтобы кто-нибудь не обращался к лауреату с просьбой о финансовой помощи. Бунины не купили ни квартиры, ни виллы, а советники по денежным делам, видимо, позаботились больше о себе, чем о них.

ПОСЛЕВОЕННЫЙ ПАРИЖ
30 апреля 1945 года в полутемном купе вагона третьего класса супруги Бунины отправились в Париж. Солнечным полднем 1 мая Иван Алексеевич после шестилетнего перерыва вновь оказался на берегах Сены. Бунин первое время был в тяжелых раздумьях: возвращаться в Россию или нет? Но на родине он так и не побывал.

Иван Алексеевич почти беспрестанно болел, был подолгу прикован к постели. Он все трезвее чувствовал, что все кончается, все от него ускользает, что вот-вот придет час расставания с этим миром. Бунин разбирал свои архивы, писал воспоминания.

В октябре 1948 года он последний раз поднялся на сцену. Все, кто пришел на встречу, знали, что Бунин давно и тяжело болеет. Каково же было их удивление, когда они увидели его бодрым, с живой и яркой речью, великолепными законченными жестами и красивым сильным голосом – это чудо всех потрясло.

Свою последнюю дневниковую запись Иван Бунин сделал 2 мая 1953 года – почерк все еще твердый, но уже какой-то старчески заострившийся: “Это все-таки поразительно до столбняка! Через некоторое очень малое время меня не будет – и дела и судьбы всего, всего будут мне неизвестны!.. И я только тупо, умом стараюсь изумиться, устрашиться!”

В два часа ночи с седьмого на восьмое ноября 1953 года Иван Алексеевич Бунин тихо скончался. На смятой простыне лежал много раз читанный том «Воскресения». Отпевание было торжественным – в русской церкви на улице Дарю, при небывало громадном стечении народа. Многие плакали. Все газеты – и русские, и французские – поместили обширные некрологи. Похоронен писатель был много позже – 30 января 1954 года (до этого прах находился во временном склепе) – на Русском кладбище Сент-Женевьев де Буа под Парижем…»

Такая в действительности была жизнь Нобелевского лауреата. Все годы рядом с Буниным был его друг Марк Алданов, настоящий друг, а у многих ли из нас есть настоящие друзья?

О дружбе писателей в очерке «Марк Алданов» в «ЖЗ» рассказывает Зинаида Партис.

«…Приехав в Америку в 1941 году, Алданов поселился в Нью-Йорке и без промедления занялся организацией нового журнала. В 1940 году в Париже закрылся журнал «Современные записки», просуществовавший 20 лет и имевший устный подзаголовок «лучший журнал зарубежья». Необходимость создания нового журнала взамен закрывшегося была очевидной и насущной. Средств не было и задача перед Алдановым стояла не из легких: найти спонсоров для будущего журнала. 16 января 1941 года Алданов пишет полное достоинства и убедительности письмо Б. А. Бахметеву: “…в Ницце мы с Буниным решили сделать все возможное для того, чтобы создать в Нью-Йорке журнал типа “Современных записок”. Я знаю, что это дело нелегкое: журнал окупаться не может, как не окупались и «Современные записки». Он может образоваться только в случае финансовой поддержки, впрочем, не очень большой. Но думаю, дело этого стоит. Русским писателям как оставшимся в Европе, так и переехавшим сюда, больше на русском языке печататься негде: никаких изданий и издательств в Европе больше нет. Вы знаете, что “Современные записки” сыграли некоторую роль в деле русской культуры: там было напечатано немало вещей, впоследствии переведенных на все главные иностранные языки. Лучшие вещи Бунина, давшие ему Нобелевскую премию, были напечатаны там. Теперь у Бунина есть несколько новых рассказов, и он впервые в жизни не знает, что делать с написанным… Не будет журнала – нет больше и русской зарубежной литературы. Очень Вас просим помочь делу создания журнала: Вы лучше, чем кто бы то ни было, знаете, как это делается в Америке”.

Лазарь Модель.