О. Генри: Супружество как точная наука

20.09.20255 прочитало0

— Как я вам уже говорил, — сказал Джефф Питерс, — я никогда не имел особого доверия к женщинам ввиду их вероломства. На них нельзя положиться в качестве компаньонов и помощников в делишках самого безобидного сорта. — Они не заслуживают такого комплимента, — сказал я. — Полагаю, что они имеют полное право на титул «честного пола». — А почему бы и не быть им честными? — сказал Джефф. — Есть другой пол, который для них либо плутует, либо работает сверхурочно. В деле же они годятся лишь до тех пор, пока не заденут слишком сильно их чувств либо их волос. Затем надо еще, чтобы был налицо муж, с плоскими ногами, с одышкой, с песочными бакенбардами, также пятеро ребят, дом и земля под ипотекой — все это необходимые условия для их работы. Вот была одна вдова, которую мы с Энди Таккером пригласили помочь нам в маленьком матримониальном агентстве, которое мы затеяли в Каире. Когда у вас есть достаточный капитал на объявления, — скажем, пачка величиной с кончик фургонного дышла, — доход матримониального агентства обеспечен. У нас было около шести тысяч долларов, и мы надеялись удвоить капитал за два месяца — срок, в течение которого можно вести дело вроде нашего, не выбирая патенты в Нью-Джерси. Мы составили объявление, которое гласило примерно следующее: Очаровательная вдова, красивая, любящая семейную жизнь, тридцати двух лет, с капиталом в три тысячи долларов наличными и владеющая ценным имением, же лает вторично вступить в брак. Предпочла бы человека бедного, но склонного при вязаться к женщине со средствами, так как она понимает, что настоящая добродетель чаще встречается среди людей невысокого положения в жизни. Нет возражений против человека пожилого и заурядной внешности, если он привязчив, верен, умеет управлять именьем и толково пускать в оборот деньги. Просят сообщать адрес и подробные сведения.

Одинокая.

Обращаться к Питерсу и Таккеру, агентам,

Каир, Иллинойс.

— До сих пор все ладно, — говорю я, когда мы покончили с этой литературной стряпней. —А теперь, — говорю я, — где же дама? Энди бросает на меня свойственный ему спокойно-раздраженный взгляд. — Джефф, — говорит он, — я думал, что вы уже отделались от этих ваших реалистических идей. Зачем тут дама? Когда на Уолл-стрит продают пачку подмоченных акций, разве вы ожидаете найти в них русалку? Зачем нужна дама при брачных объявлениях? — Послушайте, — говорю я. — Вы, Энди, знаете мое правило, чтобы при всяком нелегальном походе на букву закона продаваемый предмет непременно существовал, чтобы его можно было видеть и предъявить. Таким образом, тщательно изучая вместе с тем полицейские предписания и расписание поездов, я благополучно выходил из всех столкновений с полицией, которые нельзя было уладить пятидолларовой бумажкой и сигарой. Ну, так чтобы пустить в ход наш план, необходимо, чтобы мы могли предъявить очаровательную вдову или ее эквивалент во плоти, красивую или некрасивую, но со всеми наследственными принадлежностями, какие упомянуты в нашем перечислении и в предписании о пересмотре дел вследствие ошибок, — или иначе попасть нам в лапы мировой юстиции. — Хорошо, — говорит Энди, перестроив ход своих мыслей, — может, это будет безопаснее, на случай если почтовое ведомство или мировая юстиция попробуют об ревизовать наше агентство. Но где же, — говорит он, — надеетесь вы найти вдову, которая стала бы тратить время на брачный план, в коем не заключается брака? Я сказал Энди, что, кажется, знаю самую подходящую исполнительницу на такую роль. Один мой старый друг, Зики Троттер, который торговал в палатке садовой водой и дергал зубы, год тому назад сделал свою жену вдовой, выпив какое-то лекарство против несварения желудка, прописанное ему старым доктором, вместо того чтобы прибегнуть к мази, которой он всегда раньше пользовался до отвала. Я часто останавливался у них в доме, и думаю, что мы склоним ее работать с нами. До маленького городка, где она жила, было всего шестьдесят миль, так что я по мчался по железной дороге и нашел ее в том же самом коттедже, с теми же самыми подсолнечниками и петухами, стоящими над лоханкой. Миссис Троттер первостатейно подходила для нас, исключая, пожалуй, красоты, возраста и капитала. Но вид у нее был возможный, даже похвальный, и это было очень хорошо — пристроить ее к делу в память Зики. — Честное ли дело затеяли вы это, мистер Питерс? — спрашивает она меня, когда я рассказал ей, что нам от нее надо.

— Миссис Троттер, — говорю я, — мы с Энди Таккером высчитали, что три тысячи мужчин в этой обширной и бесчестной стране благодаря нашему объявлению попытаются получить вашу прекрасную руку, а также объявленные капиталы и имение. Из этого числа примерно тридцать сотен рассчитывают дать вам взамен, если только они добьются вашей руки, полутруп ленивого жадного бродяги, разбитую жизнь, мошенника и презренного искателя удачи. — Мы с Энди, — говорю я, — предполагаем дать хороший урок этим разрушителям общества. С большим трудом, — говорю я, — удержались мы с Энди от того, чтобы основать общество под названием «Большое моральное и миллениальное, малеволентное, маритмониальное агентство». Это вас удовлетворяет? — Удовлетворяет, мистер Питерс, — говорит она. — Мне бы и так следовало знать, что вы не впутаетесь в какое-нибудь позорное дело. Но какие же будут мои обязанности? Придется мне отказывать этим трем тысячам негодяев, о которых вы говорите, каждому в отдельности, или можно будет отшивать их пачками? — Ваша должность, миссис Троттер, — говорю я, — будет на деле просто синей курой. Вы будете жить спокойно в гостинице, и делать вам ничего не придется. Мы с Энди сами займемся корреспонденцией и вообще всем. — Конечно, — говорю я, — некоторые из наиболее горячих и напористых искателей вашей руки, если наберут денег на железнодорожный билет, могут приехать в Каир, чтобы лично нажать на объект своих исканий, или на ту часть этого объекта, которая наиболее интересует их. В таком случае, вероятно, вам придется обеспокоиться и вышибать их при личной встрече. Мы будем платить вам двадцать пять долларов в неделю, не считая расходов на гостиницу. — Дайте мне пять минут, — говорит миссис Троттер, — я захвачу пудреницу и оставлю ключ от чистого хода у соседки, а затем вы можете считать, что срок моего жалованья начался. Итак, я отвожу миссис Троттер в Каир и помещаю ее в семейной гостинице, до статочно далеко от моей с Энди квартиры, чтобы все было вне подозрений и в порядке. Потом рассказываю про все Энди. — Чудесно, — говорит Энди. — А теперь, когда совесть ваша успокоена на тот счет, что приманка имеется в наличности и осязаемости, вернемся к нашим рыбкам, обходя баранов как предмет неподходящий. Итак, мы начинаем печатать объявления в газетах, распространяя их по всей стране вширь и вглубь. Мы ограничивались одним объявлением в каждой газете. Больше и не могли давать, в противном случае нам пришлось бы нанять столько клер ков и развести такую контору, что шум от жевания ластика обеспокоил бы самого генерал-почтмейстера. Мы положили в банк две тысячи долларов на имя миссис Троттер и вручили ей книжку, чтобы она могла показать ее, в случае если кто-нибудь усомнится в честности и добросовестности нашего агентства. Я знал, что миссис Троттер — женщина честная, надежная, и держать деньги на ее счету не представляло никакой опасности. После этого однократного объявления на нас с Энди стали сыпаться ответные письма по двенадцать часов в день. Приходило примерно по сотне штук ежедневно. Я и не предполагал, что в нашей стране столько мужчин с широким сердцем и пустым карманом, готовых с радостью заполучить очаровательную вдову и принять на себя бремя устройства ее капитала. Большинство из них признавали, что у них нет ничего, кроме бакенбард, что они потеряли службу, что мир их не понял, но все они были уверены, что преисполнены горячих чувств и мужчинских достоинств и что вдова обретет счастье своей жизни, если вступит с ними в союз. Каждый претендент получал от Питерса и Таккера ответ, извещавший его, что он своим прямодушным, интересным письмом произвел на вдову глубокое впечатление, и что она просит его написать ей еще раз; сообщить более детальные сведения; если возможно, приложить фотографию. Питерс и Таккер извещали также претендента, что их гонорар за передачу прекрасной клиентке второго письма составляет два доллара, которые и следует приложить к оному. Теперь вы видите всю простоту и красоту нашего плана. Около девяноста про центов этих благородных отечественных иностранцев наскребали как-нибудь необходимую сумму и присылали ее. Вот и все. Впрочем, мы с Энди порядочно сетовали, потому что пришлось-таки поработать, вскрывая конверты и вынимая деньги.

Некоторые клиенты, правда, их было немного, являлись лично. Мы направляли их к миссис Троттер, а она уже доделывала остальное; впрочем, двое или трое возвращались в контору, чтобы отдуть нас за свои путевые издержки. Когда начали приходить письма из отдаленнейших округов, мы с Энди стали получать ежедневно до двести долларов. Раз днем, когда мы были особенно заняты работой — я раскладывал по сигарным коробкам бумажки в один и в два доллара, а Энди насвистывал «Не для нее венчальный звон», — вкатывается маленький шустренький человечек и начинает бегать глазками по стенам, словно он разыскивает пропавшую картину Генсборо. Как только я увидал его, я почувствовал прилив гордости, потому что мы вели свое дело по всем правилам. — Вижу, у вас сегодня большая почта, — говорит человечек. Я поднялся и взял шляпу. — Идемте, — говорю я. — Мы вас поджидали. Я вам покажу наш товар. Как чувствовал себя Тедди Рузвельт, когда вы покидали Вашингтон? Я отвел его в гостиницу «Вид на реку» и познакомил с миссис Троттер. Потом показал ему ее банковую книжку, где на ее кредите значилось две тысячи долларов. — По-видимому, все в порядке, — говорит агент сыскной полиции. — В порядке, — говорю я. — И если вы не женаты, предоставляю вам побеседовать минутку с этой леди. О двух долларах говорить не будем. — Благодарю, — говорит он. — Если б я не был женат, я побеседовал бы. До свидания, мистер Питерс. К концу третьего месяца мы заполучили свыше пяти тысяч долларов и увидали, что пора кончать. На нас подали уже изрядное количество жалоб; да и миссис Трот тер явно уже утомилась своей службой. Очень много претендентов приходило взглянуть на нее, и ей это не нравилось.

Итак, мы решаем ликвидироваться, и я отправляюсь в гостиницу к миссис Трот тер, чтобы заплатить ей жалованье за последнюю неделю, попрощаться и взять у нее чек на две тысячи долларов. Придя туда, я нашел ее в слезах, как ребенка, который не хочет идти в школу. — Ну, ну, — говорю я, — в чем дело? Обидел вас кто или вы соскучились по дому? — Нет, мистер Питерс, — говорит она. — Я вам все расскажу. Вы всегда были другом Зики, и я вас не стесняюсь. Мистер Питерс, я влюблена. Я так жестоко влюбилась в одного мужчину, что не перенесу, если он не будет моим. Это идеал, который я всегда носила в душе. — Так берите его, — говорю я. — Конечно, если чувство обоюдное. Отвечает ли он вам чувством, соответствующим тем специфическим и страдальческим признакам, которые вы только что описали? — Отвечает, — говорит она. — Но это один из тех джентльменов, которые являлись посмотреть меня по объявлению, и он женится на мне только в том случае, если я принесу ему две тысячи долларов. Его зовут Уильям Уилкинсон. И она снова впала в романическое волнение и истерики. — Миссис Троттер, — говорю я, — нет в мире человека, который симпатизировал бы горячее меня женским чувствам. Притом же вы некогда были спутницей жизни одного из лучших моих друзей. Если б это зависело только от меня, то я сказал бы: берите эти две тысячи долларов, берите избранника вашего сердца и будьте счастливы. Мы можем позволить себе такой поступок, потому что мы сняли с сосунков, желавших жениться на вас, свыше пяти тысячи долларов. Но, — говорю я, — необходимо посоветоваться с Энди Таккером. Он человек добрый, но в делах горяч. В финансовом отношении он мой полноправный компаньон. Я побеседую с Энди, — говорю я, — посмотрим, что из этого выйдет. Возвращаюсь в нашу гостиницу и выкладываю Энди эту историю. — Я все время ожидал чего-нибудь в этом роде, — говорит Энди. — Нельзя полагаться на помощь женщины при выполнении такого плана, который задевает ее чувства и склонности. — Очень грустно, Энди, — говорю я, — думать, что из-за нас разбилось женское сердце. — Грустно, — говорит Энди, — и я скажу вам, Джефф, как я намерен поступить. Вы всегда были человеком нежного сердца и благородных наклонностей. Я же чело век жесткий, суетный, подозрительный. Раз в жизни хочу пойти вам навстречу. Иди те к миссис Троттер и скажите ей, пусть возьмет из банка две тысячи долларов, отдаст их человеку, в которого влюбилась, и пусть будет счастлива. Я подскакиваю, пять минут трясу Энди руки, а затем возвращаюсь к миссис Трот тер, все ей рассказываю, и она начинает плакать от радости так же горько, как плакала от горя. Через два дня мы с Энди укладываемся и собираемся уезжать. — Не хотите ли спуститься и зайти к миссис Троттер перед отъездом? — спрашиваю я его. — Она была бы очень рада познакомиться с вами и выразить вам свою благодарность и свой восторг перед вами. — Ну, не думаю, — говорит Энди. — Думаю, что нам надо спешить, чтобы не опоздать на ближайший поезд. Я укладывал наш капитал в потайной пояс вокруг своей талии, — мы всегда так носили свои деньги, — вдруг Энди вытаскивает из кармана толстую пачку банковых билетов и просит меня уложить их заодно с остальными. — Что это такое? — спрашиваю я. — Это две тысячи миссис Троттер, — говорит Энди. — Как вы их раздобыли? — спрашиваю я. — Она сама отдала их мне, — говорит Энди, — я больше месяца просиживал у нее три вечера в неделю. — Значит, Уильям Уилкинсон — это вы? — говорю я. — Я, — говорит Энди.