История скифов: Тернистые тропы скифских племен

Скифы – наиболее известные из древних, исчезнувших ныне кочевых народов. Тем не менее, отрывочность и противоречивость дошедших до нас исторических сведений превращает этих воинственных противников осёдлой жизни в таинственное племя, разжигающее интерес исследователей. Попыток систематизировать проникшие сквозь толщу веков многоярусные напластования противоречий было множество, и теперь, по-видимому, настала пора проанализировать сложившийся в представлении современников образ скифа – кочевника, воина, скотовода, создателя уникальных ювелирных изделий и каменных рисунков-надписей.

Поскольку скифы были апологетами кочевого образа жизни, письменность для них представлялась обременительной роскошью. Судить о предпочтениях, обычаях, образе жизни этого племени можно только по остаткам их материальной культуры да по воспоминаниям летописцев осёдлых народов, пути которых пересекались с причудливыми маршрутами вечных бродяг. Среди таких летописцев наиболее авторитетным свидетелем скифской повседневности стал древнегреческий историк Геродот, почтительно наречённый Цицероном «отцом истории».

Граница скифских кочевых троп проходила по южным регионам современной России, на обширных просторах между Доном-батюшкой и голубым Дунаем. В те времена сии великие реки именовались Танаис, ставший впоследствии неизбывной любовью донских казаков, и Истр, воспетый спустя века в одном из вальсов Штрауса. Как же исконно стенные жители оказались на Северном Кавказе, где их пребывание подтверждено петроглифами – стилизованными изображениями, грубо высеченными на каменных плитах?

Ответ учёные мужи пытаются отыскать в общей истории, характерной для скотоводческих племен. Известно, что, истощив выпасы вокруг своих осёдлых жилищ, скотоводы вынужденно переходили к кочевому выпасу – движимые стремлением выжить. За изменением образа жизни следовал взрывной (по историческим меркам) рост продуктивности животноводства, провоцировавший взрыв демографический. Этот факт, всколыхнувший Великую Степь, зафиксирован археологами в тысячелетнем отстоянии от нашей эры.

Всё сказанное к скифам относится в полной мере. Продолжительная засуха, усугубившая последствия демографического взрыва, направила стопы кочевников в предкавказские степи, уступающие по плодородию былым местам миграции. Существует иная версия: под натиском конкурирующих степных племён скифы перебрались на Северный Кавказ, выдавив, в свою очередь, обитавших там киммерийцев. Впрочем, часть скифских племён сохранила верность Дунайско-Донскому междуречью.

Эти-то осёдлые скифы, преимущественно населявшие западные территории вблизи Боспорского царства, и стали своеобразным проводником информации, которой пользовался грек Геродот. Интересно, что само название загадочного народа – греческого происхождения. Оно соотносится с «кружкой», «чашей» – непременным атрибутом скифского одеяния, носимым всадниками на поясе.

Кстати, необыкновенное почитание, которым у воинственных кочевников пользовался предмет бытового обихода – чаша – проистекает из рассказанной всё тем же Геродотом легенды о происхождении скифских племён. Она гласит, что отец трех сыновей, греческий герой Геракл, расставаясь с их матерью, повелел так распорядиться судьбой оставляемых отпрысков: став взрослыми, им надлежало испытать свои силы, натягивая лук отца и опоясываясь его поясом. Не совладавшим с отцовским оружием и амуницией путь лежал на чужбину, справившегося же ожидал царский почёт на родине.

Старшему и среднему братьям пришлось вкусить долю отверженных, не достойных доблести отца. Лишь младший, пророчески названный матерью Скифом, сумел исполнить завет: натянул тугой лук и опоясался поясом, пряжку которого украшала золотая чаша. Так соединились в судьбе племени название «скифы» (образовано от слова скинии – шалаша, олицетворения кочевой жизни) и украшающая пояс чаша – символ золотого наследия.

Забавно, что Геродот протягивает скифскую генеалогию к мифологическому герою Гераклу, который якобы являлся родоначальником кочевого народа. Это высказывание великого летописца лишь иллюстрирует его манеру художественно перерабатывать выбранные для описания события.

Попытка систематизировать разрозненные сведения о скифских племенах подсознательно выстраивает противоречивый смысловой ряд: кочевники, скотоводство, оружие, высокий уровень прикладного искусства. В этом перечне полностью согласуются только два первых элемента. Как же столь разноречивые качества сосуществуют в менталитете одного-единственного народа? Возможный ответ: скифы – не национальность, как традиционно предполагается, скифы – образ существования.

Отсутствие архитектурных памятников в местах пребывания этих скотоводов объясняется просто – своё имущество, в том числе разборные жилища, они возили с собой. А жилищами скифов являлись преимущественно кибитки – испытанное пристанище многих кочевых народов. Подобное существование с земледелием и ремёслами несовместимо, поэтому единственным «добропорядочным» источником пропитания было скотоводство.

Вот и жили они скотоводством и… разбоем. Каждое скифское племя делилось на два несмешивающихся сословия – пастухи и воины. В пастухах пребывали ставшие рабами соплеменники, не соответствовавшие агрессивным устремлениям сородичей. Уделом этих париев было услужение воинскому сословию; в частности, их обязанностью считался выпас скота.

Более широким кругозором на фоне пастухов выделялись скифы-воины. К области их интересов относилось оружие и связанная с ним воинская подготовка, верховой конь, частые набеги и, как венец победного возвращения – многодневная трапеза, отмеченная безудержным возлиянием. Сложившееся мировоззрение воинского сословия прославляло гибель в бою, посему смерть от старости виделась явлением противоестественным, позорным. Кроме того, столь далёкое от современной морали представление делало скифов вечно молодым народом, смягчая тяготы кочевой неустроенности.

Казалось бы, дилемма – доблестно погибнуть молодым в азарте очередного набега или дожить до презираемой старости – должна была подталкивать пастухов к выбору более лёгкого пути. Отнюдь. Состоявший рабом скотовод должен был сопровождать погибшего воина всюду – простолюдина хоронили вместе с хозяином. Не исключено, что связку раб – хозяин дополняли «лишние» люди, каковыми считались у скифов старики и лишившиеся репродуктивной способности женщины.

Перманентные набеги сопровождались предсказуемыми потерями среди воинского сословия скифов. Восполнить утраты собственные «женские ресурсы» были не способны. Посему дань с зависимых от них соседей кочевники часто взимали женщинами, дополняя эти «поступления» целенаправленными походами за дефицитным женским полом.

Родство, ведущееся у скифов по мужской линии, делало происхождение женщины вопросом праздным. Тем более что национального противостояния, как и национального единства, кочевники не ведали. Принятое у них многожёнство поощряло деление окружающих на «своих» и прочих – потенциальных жертв набегов. Столь специфическая трактовка полигамии не только восполняла скифские военные потери – она сдерживала рождаемость у сопредельных племён, ослабляя их обороноспособность.

Таким образом, скифские женщины, по сложившимся представлениям, воспринимались как детородный механизм – не более того. Естественно, век сексуальной рабыни древности был столь же недолог, сколь и многотруден – к 40 годам, измотанная чередой постоянных родов, женщина являла собой древнюю старуху, пополняя когорту «лишних» людей. Однако этому устоявшемуся предубеждению противоречит любопытный факт: в пластах скифской эпохи археологи отыскали дивные женские украшения, едва ли предназначенные отверженной прослойке племени.

Странный по отношению к кочевникам вопрос о наличии хотя бы зачатков государственности вызван попыткой вписать качественное оружие и незаурядные украшения, обнаруженные археологами, в устоявшийся образ скифа. Но энциклопедическая истина гласит: государство являлось «роскошью» исключительно осёдлых народов, поскольку кочевые племена централизованному управлению не поддаются. Военные союзы последних носили кратковременный характер, обусловленный требованиями коллективной самозащиты или совместных грабежей.

А вот известные города Древнего мира основой своей имели торговый капитал, требовавший законодательной поддержки государственными органами. Все подобные города возникали на оживлённых пересечениях торговых путей. Археологические артефакты свидетельствуют: изменившийся маршрут товаропотока «уводил» за собой горожан, оставлявших родные дома разрушительному воздействию природных катаклизмов, времени и бродячих вандалов.

Экономическое благополучие городов испокон веков зиждилось на торгово-денежных отношениях. Ведь городское сообщество неизбежно разделялось на сословия – военные, ремесленники, купечество, священнослужители, – исключавшие возможность натурального обмена. Средством внутригородского экономического взаимодействия выступали деньги.

Контрастируя с городами, сельские поселения (каковыми являлись и стойбища скотоводов) опирались на натуральное хозяйство. Посему возможности экономического взаимодействия между скифами и осёдлыми народами были крайне ограничены. Они сводились к обмену произведённого горожанами оружия на скот и рабов. Даже вышеизложенного достаточно, чтобы подтвердить неоднократно высказанное историками мнение: Скифия была несостоявшимся государством, удовлетворявшим свою потребность в качественном оружии посредством примитивного натурального обмена.

А как же объяснить «скифский звериный стиль», представленный фигурками животных, женскими украшениями, предметами конской упряжи? Изготовление из бронзы и золота совершенно бесполезных кочевникам предметов под силу только городским мастерам, наследующим традиции предшественников. Ведь кочевой быт противоречит развитию металлообработки, а отсутствие топлива и месторождений в степных районах исключает плавильные процессы.

Да и потребность в утончённых проявлениях искусства у кочевников более чем сомнительна. Другое дело, что, будучи армией кочевого типа, скифские племена нуждались в знаках доблести и, возможно, знаках воинского ранга. Как скотоводам им были близки образы зверей, а как захватчиков их привлекали облики хищников, например, львов. Но откуда же в условиях ограниченного натурального обмена скифы брали изящные и, несомненно, дорогостоящие произведения декоративного искусства?

Ответ возможен следующий. Скифы не изготавливали украшения «звериного стиля». И не покупали их. Промышлявшие разбоем кочевники добывали ценности привычным для их мировосприятия способом. Скифы были хищниками в среде прочих кочевых племен.

И в отношении петроглифов авторство скифов вызывает большое сомнение. Возможно, загнанные конкурирующими народами в труднодоступные отроги Северного Кавказа, часть скифских племён использовала уже существовавшие ритуальные плиты вытесненного ими горного народа для собственных нужд.

Вероятно, причиной исхода скифов из степной полосы являлась не только борьба за неиспользуемые кочевниками плодородные земли. Ведь в те времена конфликт культур спровоцировало вторжение нового религиозного учения – зороастризма, провозгласившего праведность осёдлого существования земледельца. Данный факт подвел своеобразную «идеологическую» базу под банальный передел территорий, придав противостоянию особую ожесточённость.

Скифы представляли собой кочевую армию, добровольно отказавшуюся от глубоких тылов. Огромный обоз, «укомплектованный» кибитками с женщинами, детьми, необременительным скарбом, сопровождал их по всем ратным тропам. Не дозволялось отставать принадлежащим скифам табунам лошадей и даже гуртам скота.

Получается, что единственное предназначение этого агрессивного конгломерата в подлунном мире – грабительские войны. Приписываемые скифам культурные достижения – от лукавого?