Кустодиев: творчество и биография

На его полотнах народные гулянья с балаганами, резвыми тройками, расписными санями, лихими кучерами в ярких поддевках. За частоколом заборов густо разрастается сирень, на деревянных балкончиках и просто в саду устраиваются чаепития с пузатыми самоварами, бубликами и пирогами. На соборной площади и по набережной, откуда открывается вид на далекие луга и деревни, чинно прогуливаются празднично одетые купцы и купчихи. 

Хозяин трактира в невероятно пестрой жилетке и красной рубахе с сытым лицом, выражающим полнейшее равнодушие к происходящему. Девушка, перекинув через плечо косу, ослепляя зрителя красотой и ярким нарядом, прилегла на высоком берегу под березкой («Девушка на Волге»). Пышнотелая купчиха, картинно отставив мизинец, держит блюдечко на вытянутой ладони («Купчиха за чаем»). И невозмутимо цветет ее броская красота на фоне рдеющих облаков. А вот на расписанном невиданно яркими цветами ложе утопает в мягкости добросовестно взбитых перин и подушек с кружевными прошивками молодая женщина («Красавица»).

Пышная, яркая красота, цветущее здоровье, душевный покой. Такими мы представляем себе тех, кого давно и привычно называем «кустодиевские женщины». Называем, не всегда, впрочем, отдавая себе отчет в точном смысле определения, потому что не всегда знаем истоки творчества этого самобытного и глубоко национального мастера.

Борис Михайлович Кустодиев родился в 1887 году в Астрахани в семье учителя, снимавшего скромную квартиру во флигеле богатого купеческого особняка. Необычайно живой, любознательный мальчик пропадал целыми днями на улицах, базаре, гоcтином дворе. Даже в последние оды жизни художник с поразительной отчетливостью вспоминал, какого цвета платье было на купчихе, жившей в доме напротив, как стояли фонари на одном из мостов города.

Когда учился в Петербурге в Академии художеств, он мучительно тосковал по родному городу, мечтал о нем, «будто об Италии или Испании». От этого жу и прозвище дали «Астраханец». По окончании академии Кустодиев получил возможность поехать на казенный кошт как раз в Италию и Испанию. Там старательно изучал он искусство средних веков и Возрождения. Но, любуясь чудесными соборами в Севилье и Гренаде, все чаще ловил себя на мысли, что сравнивает их с русскими храмами, которые высятся на крутых берегах родной Волги, и раньше назначенного срока возвращается в Россию. 

Известность художнику принесли портреты — тонкие по рисунку, изысканные по цвету. Но где-то подспудно всегда жила в нем мысль о создании искусства, уходящего своими корнями глубоко в русскую национальную почву. И он едет в Кинешемский уезд, строит бревенчатый дом в русском стиле—«Терем», живет и работает там несколько лет. В свободное время охотится в окрестных лесах, посещает ярмарки, базары, приглядываясь к изделиям умельцев-кустарей. Охотно заходит в крестьянские избы, разглядывает лубочные картинки, развешанные по стенам, записывает частушки, былины, сказки, которые еще хранит народная память. И вскоре среди его полотен начинают появляться совсем особенные, отличающиеся не темами, — и до Кустодиева многие изображали ярмарки, народные гулянья, сценки провинциальной жизни,— а особой её подачей, своим, ни на кого не похожим ее раскрытием. Сразу видно было, что писались эти картины не с натуры, когда художник стремится к точности деталей, когда у него психологически точен каждый жест, тщательно вписана глубина светло-воздушной среды.

У Кустодиева же в живописной манере есть нечто условное, что приближает работу, художника к народным картинкам или лубкам. Так же, как народные картинки, они ярко декоративны и празднично нарядны. Именно нарядны, потому что каждую из них художник «одевал» любовно и весело. Причудливое сочетание ярких и чистых тонов — золотисто-желтых, оранжево-розовых, красно-лиловых, лазорево-синих — превращало любую будничную сценку; написанную Кустодиевым, в красочную фантазию.

В 1912 году художнику заказали автопортрет для знаменитой галереи Уффици во Флоренции. В эскизе к этому портрету он изобразил себя на ярмарке перед прилавком с игрушками. В руках — расписной петух, которого он внимательно разглядывает. Вот ещё одно, чуть ли не самое убедительное доказательство прямой связи искусства художника с русским народным творчеством.

 Как народный мастер он творит (черпая материв краски из реальной, хотя и значительно преображенной воображением действительности) яркую жизнь, щедро даря людям радость. Совсем так, как д это народные мастера, ни не позволявшие себе точно копировать окружающую их реальность.  

В 1911 году Кустодиев тяжело заболел, перенес несколько операций, а с 1916 года до конца жизни оказался навсегда прикованным к креслу. Человек поразительной стойкости и бодрости духа, он даже в этом состоянии не изменил своей привычке, работать ежедневно. Болезнь не сокрушила его энергию, а удвоила ее. Друзья — среди них были и Шаляпин, и совсем еще молодой Шостакович, и художники Юон и Грабарь — приходили к нему для того, чтобы приободрить больного, а для того, чтобы набраться у него энергии и жизнелюбия.

Кустодиев радостно принял революцию. В тяжелую для России зиму 1917 года кто-то из «доброжелателей» предложил ему уехать за границу. «Я русский,— гордо ответил он,— и как бы трудно нам всем сейчас ни было, я никогда не покину свою Родину!» В это время он пишет своего знаменитого «Большевика», деятельно сотрудничает с новыми книжными издательствами, работает над эскизом декораций для различных театров. И одновременно работает своими излюбленными сюжетами, славящими звонкую красоту русской природы, душевную широту своего народа.

В 1926 году, уже накануне смерти, он как бы подводит итог «…любовь к жизни, раде бодрость, любовь к своему, «русскому» — это было единственным сюжетом картин…»

«Девушка на Волге» была одним из любимых созданий художника. Позже он повторил её, этот же мотив использовал и в других полотнах.

Летом 1915 года Кустодиев вершил последнюю в с ни поездку по любимой реке. В Нижнем полдня просидел на берегу, на бульваре, смотрел на широкие заволжские дали. «И все это было такое безмятежно тихое, и совсем не было видно, что где-то сейчас происходит война, жестокая, ужасная, так же лениво плыли облака, и такая же тихая река влекла на себе плоты так же в церквах звонили колокола. Хотелось сидеть долго, долго…» — писал Кустодиев в одном из писем тех лет.

Мысли о том вечном, что противостоит войнам, страданию, смерти, нашли свое вы в его «Девушке на Волге». Это вечное — мечта о красоте, о той земной, исполненной сил и здоровья красавице, которая в сказках и песнях служила наградой самому сильному, умному, храброму. Сидит она в своем синем с золотыми переливами платье на высоком берегу Волги. В тугой косе розовая лента, на шее сверкают бусы, плечи укрыты черной шалью с ярким цветным узором. И красота ее такая же яркая, броская, как и  ее наряд: на круглом лице румянец во всю щеку, губы сердечком, а брови вразлет…Всё в ней соответствует народному представлению о красоте. Именно таких красавиц изображали на лубках, в росписях на прялках, сундуках. Кустодиев не иронизирует над своей пышной и безмятежной Венерой. Он доверяет народному вкусу, стремится выразить его идеал. И цвета в картине сочетаются так, как это принято в народном искусстве: сочный звонкий синий соседствует с красным, розовым — всё пёстро, нарядно, празднично. Художник вспоминает броскую красоту жёстовских подносов, павловских платков, раскрашенных глиняных игрушек. Кустодиев всегда мечтал приблизить своё искусство к искусству русского народа, слиться с ним, чтобы быть понятым и любимым миллионами. Эта мечта в полной мере осуществилась…

Автор статьи: Л. Осипова