Пелевин по-американски (Интервью с режиссером «Generation П» и письмо Пелевина)

Виктор Гинзбург вместе с Романом Трахтенбергом и Иваном Охлобыстиным на съемочной площадке «Generation П»

Виктор Гинзбург, голливудский режиссер-рекламщик с нью-йоркским образованием и советским детством, сделал то, во что поначалу не верил сам Виктор Пелевин — экранизировал главный русский роман конца ХХ века «Generation П». Пелевину понравилось. Режиссер картины поделился впечатлениями от общения с Пелевиным, рассказал о своих студенческих фильмах, снятых на деньги с карточки American Express, а также передал привет российской киноиндустрии.

Виктор, почему вы решили экранизировать именно Пелевина?

Я прочитал «Generation П» и был глубоко потрясен. Когда я читал книгу, я уже видел фильм. Книги Пелевина — это откровения, которые мне объяснили очень многое. Надеюсь, что через фильм мне удалось донести это откровение до широкого зрителя.

Как вам удалось уговорить Пелевина, ведь поговаривают, что многие мечтали экранизировать его романы, но согласия получить не смогли?

Мы встретились с Пелевиным здесь, в Москве, и как-то быстро поняли друг друга. Конечно, первое, что он мне ответил: «Это невозможно экранизировать». Но я объяснил ему, как вижу этот фильм, и он, будучи очень умным человеком, понял меня и поддержал.

В написании сценария Пелевин принимал участие?

Поначалу, на этапе обсуждения будущего фильма, мы много и тесно общались, но потом он понял, что процесс запущен и движется, одобрил и больше не участвовал.

«Generation П» — это про вас?

В определенной степени, да. Во-первых, я был последним октябренком в моем классе, в пионеры меня не хотели принимать за хулиганское поведение. Весь класс щеголял в красных галстуках, а мне остался только значок. В итоге все же приняли, кстати, и я был страшно рад. Во-вторых, я, как Вавилен Татарский, прошел путь криэйтора, который с утра до ночи удовлетворяет пожелания разных заказчиков. Я же учился в киноинституте в Нью-Йорке, откуда меня буквально выдернули снимать рекламу. И я снимал, снимал, для всех подряд. Газировки, банковские карты, джинсы, шампуни. Пускал все это в душу, как настойчиво требовал от главного героя фильма Ханин, которого в фильме играет Гордон. Это трудно и не особенно приятно. Но в фильме я за всех криэйторов отыгрался!

С кем из актеров вам было интересно работать?

Мне кажется, что все актеры сыграли в этом фильме свои лучшие роли в жизни. И я от них этого требовал. Надеюсь, зритель оценит и со мной согласится.

А как вы начали снимать?

Я учился в киноинституте в Нью-Йорке.

А как нашли деньги на первый фильм?

Это удивительная история. Я до сих пор хранил ее в секрете, но теперь, думаю, можно. Дело было, когда я учился в Нью-Йорке в киноинституте, очень давно. И вот однажды мне домой приходит письмо, а в нем — золотая карточка American Express с кредитной линией 20000 долларов! Представляете? По ошибке пришла, но я теперь считаю это мистикой. И вот я взял и на все эти огромные деньги снял свой первый фильм. American Express потом за мной лет десять гонялись и даже занесли в черный список. Но — и это тоже своего рода мистика — AmEx стала одним из брендов-героев фильма, есть даже придуманный мной ролик для них с пелевинской цитатой из монолога Че Гевары «Мир — это место, где бизнес встречает деньги». Так что теперь можно сказать, что мы в расчете.

Как выглядит русская индустрия кино глазами иностранца? Она существует?

Русское кино — это мутант, который никому не понятен, кроме людей, которые его делают и зарабатывают на нем деньги. И впаривают его зрителям, как единственный вариант, который может быть. Безальтернативный.

Кажется, что это какой-то заговор, в котором участвует не только кино- и телеиндустрия, но и критики, которые должны обслуживать эту индустрию, иначе они потеряют хлеб насущный. И вот все они якобы находятся в поиске национальной, объединяющей идеи, что такое русский кинематограф. Для этого они все время встречаются на форумах, создают фонды… Мне кажется, это бессмысленный поиск, потому что таким искусственным образом идею не найти.

Это должно быть результатом индивидуального поиска отдельных людей, которые каким-то образом могут отразить то коллективное бессознательное, которым кинематограф должен являться. Посмотрите на Голливуд. Это же гигантский радар! А в России я этого процесса не вижу.

Тут есть какое-то продюсерское кино, авторское…. Для меня это абсолютно непонятные термины. Для меня есть кино. Хорошее или плохое, интересное или скучное, глубокое или чисто развлекательное.

Так русское кино хорошее или плохое?

Хорошее — это тоже скучно. Плохое просто не интересно, а хорошее — скучно. Вот есть такое выражение в русском языке. Мне все время его повторяют. То на площадке, то в постпродакшене. «Лучшее враг хорошего». В какой-то момент мне постоянно говорили: не надо делать больше дублей, не надо пытаться стремиться к совершенству, потому что лучшее враг хорошего. И я вдруг понял: они абсолютно правы! Лучшее враг хорошего, а хорошее на*уй не нужно!

Кино должно достигать откровений. На любом уровне. Если кто-то пернул в кадре, это должно быть очень смешно. Для меня это тоже откровение. Откровения не обязательно должны быть глубокими и многослойными. Но они должны быть. И поэтому есть лучшее, а есть хорошее. Лучшее интересно, хорошее скучно.

Поэтому для меня так важен поиск совершенства. Я в Пелевине увидел это совершенство. И это совершенство я хотел перенести на экран.

Я вижу, что вокруг меня царит культура халтуры. Поиск совершенства неприемлем, он непонятен никому. Он забыт. Он чужд. Все давно на все плюнули.

Это правда, что в русском кино всех интересуют только деньги?

Вообще деньги интересуют всех. Меня тоже. Но это вопрос ценностей. Насколько деньги важнее, чем результат. И вот эта система ценности сдвинута здесь, баланс потерян.

Поэтому понятие профессионализма искажено. Профессионал в России — это тот, кто умеет вовремя, в рамках бюджета, сдать картину, закончить съемку, закончить смену, вне зависимости от результата. В то время как по всему миру рулит результат. То, что происходит на площадке, настолько непредсказуемо в кинематографе, что зачастую смена не заканчивается вовремя — это нормальное явление, на это рассчитывают, это просчитывают. А в России сейчас качество не играет роли. Снял, есть изображение на пленке — все!

Великий американский кинорежиссер Орсон Уэллс когда-то сказал, что профессия режиссера — самая простая в мире. Действительно, приходишь, у тебя команда людей, операторы, вторые режиссеры, актеры. Все бегают. Садишься, говоришь «Мотор!» — и все снимается. Простая работа. А сделать внятное кино — это уже другое. Это не профессия, это мистическая наука, алхимия. Тут невозможно быть профессионалом. А так прийти, покомандовать и снять — сможет любой.

Как вас приняла российская киноиндустрия?

Российская киноиндустрия меня отвергла сразу. Когда я появился в этой стране с этим кинопроектом, мне киноиндустрия сказала: «Ты на*уй тут не нужен! Это невозможно экранизировать. Никто не поймет, сложно, не актуально». Никакой поддержки она мне не дала, а только сопротивление. Этот фильм финансировался не киноиндустрией. Так что это по-настоящему партизанский подход к созданию фильма, внеиндустриальный.

Какое впечатление от русских критиков?

Нет на свете более циничных критиков, чем в России. Их можно понять, потому что, наверное, в глубине души они прекрасно понимают, что происходит с российским кинематографом. С одной стороны, они привыкли все повально хаять все российское кино, а с другой стороны, они научились разбираться в сортах этого говна! И так как они тоже участвуют в этом поиске национальной идеи, они умудряются вытаскивают из каждого фильма какие-то детали, которые их устраивают, которые им кажутся положительным явлением, которые показывают рост российского кинематографа, духовное развитие. Что все-таки надежда есть, патриотические ценности есть. Вырисовывается национальная идея!

На западе задача критика — рассказывать зрителю про фильм, искать в кино арт, новые впечатления. У них есть то, что называется критической дистанцией, взглядом извне, не через свои комплексы или психические расстройства. Они должны посмотреть на это в контексте. А здесь я не вижу конструктивной критики, а только поток эмоционального говна. Что, может быть, даже хорошо. Это кино их задело.

Балабанов тоже провоцирует такого рода реакцию. Он получает от людей или восторженность и полный пиетет, или полное уничтожение. Но Балабанов уже брэнд. Они смотрят на него в контексте его предыдущей работы. А я совершенно непонятный для них человек. Присутствует какая-то растерянность. Что это, как на это смотреть.

Что делает Пелевин. Он не просто обнажает сущность человека в России сегодняшней. Он сдирает кожу. Он жесткий писатель, который может копнуть очень глубоко в русский психоз, в русскую реальность. А она порой очень нелицеприятна и сложна. Мне кажется, я попытался это перенести на экран и сделать это доступным широкому зрителю. И это ударило по критикам. Та ненависть, которую я увидел в рецензиях, меня поразила. Это защитная реакция. Мы не такие, Пелевин не такой, все не такое. Они не хотят, чтобы зритель смотрел такое кино. Внежанровое, постмодернистское кино, которое не вписывается ни в одну из их концепций и при этом выходит массовым тиражом в кинотеатрах. Ведь широкий зритель дурак, он неправильно все это поймет. Тут и до революции недалеко. Индустрия кино стала частью концерна Азадовского, она находится во флигеле Института пчеловодства.

С другой стороны, они же предъявляют претензию: что это за дословная экранизация романа, тут нет ничего авторского, мол, не нашел национальную идею.

А сценарий в корне отличается от романа по структуре и динамике. У меня рекламщик рождается в киоске еще до появления Морковина, изменена последовательность ключевых событий, визуализирована и связана воедино мистическая линия, которая считалась просто неподъемной для кино, и, конечно, я дал герою то, что необходимо в кинематографе — собственную волю, когда он создает кандитата Смирнова. Ведь это история без классического сюжета, тут все завязано на динамике, на силе аттракциона и на «о нет!» философской мысли. Меня даже радует, что критики принимают это за дословную экранизацию — получается, мне удалось донести дух и суть произведения до зрителя.

Как вы считаете, зритель в России принял фильм? Он очень зрелищный, но не простой. Некоторые говорят — сумасшедший.

Как ни странно, зрителям фильм понравился больше, чем критикам. Для меня главное, что я слышу от людей, что я читаю про фильм в социальных сетях и блогах. И что Пелевину фильм понравился. Это особенно приятно.