Ал. Разумихин. Классика и классики Эссе 35. К кому обращено знаменитое восьмистишие «Я вас любил…»?

Внучка Олениной, Ольга Николаевна Оом (урожд. баронесса Сталь фон Гольстейн), утверждала, что в альбоме Анны Алексеевны под восьмистишием «Я вас любил…», написанным рукой Пушкина, стояли две даты: 1829 и 1833 с пометкой «plusqueparfait — давно прошедшее».

Чувство, выходит, давно прошло. Однако в том же 1833 году поэт напишет другое восьмистишие с другими словами:

Когда б не смутное влеченье

Чего-то жаждущей души,

Я здесь остался б — наслажденье

Вкушать в неведомой тиши:

Забыл бы всех желаний трепет,

Мечтою б целый мир назвал —

И всё бы слушал этот лепет,

Всё б эти ножки целовал…

Черновой текст написан в октябре 1833 года в Болдине. В беловом автографе, до нас не дошедшем, стихотворение имело помету: «1833, дорога, сентябрь». Она означала место и время встречи с неизвестной, вызвавшей стихи. И это не единственное, что может первоначально показаться странным или требующим какого-то объяснения. С кем-то встретился, спустя месяц родились 8 строк, к кому они имеют отношение, неизвестно, но стихотворение существует… Что, от этой неизвестности, от отсутствия «привязки» пушкинские строки стали ущербными?

На мой взгляд, по сей день остаётся открытым и вопрос об адресате знаменитого восьмистишия «Я вас любил…»: к кому обращено стихотворение? Многих удивит: как, к кому?! Любовная поэтическая исповедь адресована конкретно Анне Алексеевне Олениной, в чей альбом он её вписал.

Но, по обоснованному мнению пушкиниста Татьяны Цявловской, гипотеза о том, что Анна Алексеевна является адресатом стихотворения, довольно спорна. И дело не в том, что оригинал автографа видели лишь сама Оленина и её родственники, лúца как бы заинтересованные. Вполне могло быть, что Пушкин вписал стихотворение в некогда существовавший альбом девушки. Но само стихотворение было переадресовкой, т.е. написано было по иному поводу, для другого человека, которому в силу каких-то обстоятельств стихотворение «не досталось». А тут сложилась «удобная» ситуация сделать милый презент, в котором как на заказ соседствуют строки «Я вас любил: любовь ещё, быть может…» и «Я вас любил безмолвно, безнадежно…», способные укрепить уверенность Олениной в том, что «посвящение» обращено к ней. Подобные поступки со стороны Пушкина, надо признать, встречались. Если это так и было, то Оленина, естественно, знать об этом не могла. И у неё были резонные фактические основания относить это стихотворение к себе.

Забегая вперёд, надо сказать, что судьбой Анне Алексеевне была дарована долгая и благополучная жизнь. Счастливая? Неведомо. Она вышла замуж за Ф.А. Андро, сына покойного графа Ланжерона. Как она писала: «Супруг не идеальный, а простой». Простота, как известно, хуже воровства. Её муж ревновал жену к прошлому, и «всё, что некогда наполняло её девичью жизнь, не должно было более существовать, даже как воспоминание». Больше 40 лет Анна Алексеевна Андро прожила в кругу детей и внуков в Варшаве, где её муж служил адъютантом Паскевича, а потом был варшавским президентом. В 1850 году она обращалась к императору Николаю I с прошением о дозволении её мужу пользоваться графским титулом и фамилией своего отца, однако соответствующие бумаги, собранные ею во Франции и представленные министру юстиции, были признаны недостаточными. Впрочем, это не мешает большинству пишущих сегодня об Олениной именовать её Анной Алексеевной Андро, графиней де Ланженрон (урожд. Оленина).

Но вернёмся к моменту появления «Я вас любил…» в девичьем альбоме. Комментаторы восьмистишия обычно ссылаются на признание лирического героя таинственной незнакомке, что он её «любил безмолвно, безнадежно». Мол, это недвусмысленно указывает на замужество Анны Алексеевны. Герой же по истечении времени испытывает новое любовное увлечение (тем самым делается намёк на возникшие отношения Пушкина с Гончаровой), и потому решает прекратить попытки покорить Оленину, ставшую Арно, но при этом по-прежнему испытывает к ней очень нежные и тёплые чувства. В последней строфе стихотворения, где звучит пожелание той, кому адресовано стихотворение: «Как дай вам Бог любимой быть другим», он подводит черту под своим прошлым романом и заверяет, что пусть его любовь её «больше не тревожит».

Однако прекрасную гипотезу разбивает обычная хронология: цифры всё же упрямая вещь. Обе даты: 1829 и 1833 с пометкой «plusqueparfait — давно прошедшее» никак не соответствуют времени, когда Анна Оленина вышла замуж за Ф.А. Андро, — было это много позже гибели Пушкина, в 1840 году. Так что ситуация с переадресовкой приобретает ещё больше прав на реальность, а версию, что «Я вас любил…» адресованы Анне Алексеевне, делает донельзя сомнительной.

Безусловно, стихотворение про любовь. «Да, но, — размышлял по этому поводу один из самых заметных отечественных литературных критиков ХХ века Ю.И. Селезнёв, — не только к такой-то женщине и не только в таком-то случае. В этом «благословляю» («…дай вам Бог…») не видится ли вам благословение и всей жизни, всему миру, то самое, что потом сказалось и в есенинском: «Будь же ты вовек благословенно, что пришло процвесть и умереть»? И не стоúт ли за этим «личностно» поэтическим «самовыражением» поэтов самосознание народа в его способности к той «всемирной отзывчивости», о которой прекрасно сказал Достоевский в знаменитой речи о Пушкине? Даже и в таких сугубо личностных, любовных стихах поэта вполне выявляется его народность, как, скажем, и в любовной исповеди Есенина — в его «Анне Снегиной» — гражданственность поэта».

Получается, что «стихотворение про любовь», случившуюся у Пушкина к Анне Олениной (или к кому иной. — А. Р.), по сути, вовсе не сугубо личный эпизод его жизни, не «светлая печаль» по поводу не сложившихся отношений с определённым человеком с конкретными именем и фамилией. Почему? Потому что истинная поэзия не камера хранения частных проблем, не личный дневник поэта, куда он изливает в стихах личные переживания, боль и тревогу. Поэтическая боль — всегда боль за весь мир, а переживания отражают духовное состояние времени и общества. Другими словами, вам кажется, что вы читаете «стихотворение про любовь», положим, к Анне Олениной, тогда как на самом деле вы знакомитесь с не чем иным, как философской лирикой, отражающей мироотношение поэта не к реальной возлюбленной, а к женщине вообще, к любви в целом. Не понимать этого — значит не понимать ничего. Или почти ничего. Тем более, что те или иные «привязки» стихов ничего не добавляют нового их читателям в восприятии самих произведений.

Ал. Разумихин.