Большой театр: В Большом театре прошла премьера «Золотого петушка» Римского-Корсакова в постановке Кирилла Серебренникова

ФОТО: ИТАР-ТАСС

В Большом театре прошла премьера «Золотого петушка» Римского-Корсакова в постановке Кирилла Серебренникова, в котором режиссер продолжил рефлексию на тему современной России, избавился от слащавых «славянских» примет, населил пушкинскую сказку снайперами и эффективными менеджерами и призвал «убить в себе Додона».

Последняя из пятнадцати опер Римского-Корсакова (она написана в 1907 году) во многом задумывалась как сатира на самодержавие вообще и на власть того времени в частности. Либреттист Бельский дописал Пушкина, и гротеск усилился до идеи идиотизма. Возмущенная цензура не смогла помешать соавторам: у них наболело так, что стояли до последнего, не разрешая вносить изменения в злободневный текст. А что касается злободневности в нашем искусстве, то понятие это перманентное. Раскройте, например, Салтыкова-Щедрина, и вы заплачете: ведь ничто не изменилось. То же самое и с «Петушком», даром что либретто – на первый взгляд! – провоцирует отнести действие в тридевятое царство. Но еще автор первоисточника Пушкин всем «древнерусским» антуражем не смог обмануть надзирающие органы. Не удалось это и Бельскому с Римским, хотя они добавили к названию оперы маскирующий подзаголовок – «небылица в лицах».

Серебренников не стал и пытаться. Наоборот, он решил бежать от слащавых «славянских» примет, опасаясь, что они заслонят актуальную суть. Режиссеру было важно сделать картинку узнаваемой здесь и сейчас. Так что ждите возмущенной реакции «патриотов». А ведь сверхзадача Серебренникова, которую он озвучивал, – заставить зрителей «убить в себе Додона».

Главное в спектакле – паранойя феномена власти, ее страшноватого волюнтаризма и глупой ритуальности. Действие зажато в рамках царского дворца (смесь Георгиевского зала в Кремле и станции метро «Электрозаводская»). Кругом полно снайперов на балконах, охранников с собаками и телохранителей, всех обыскивающих до трусов. Додон подозрительно похож на… На кого он только не похож! То ли очередной генсек КПСС, то ли какой президент – черт его знает, но образ явно собирательный. Певец Владимир Маторин ради этой роли сбрил свою легендарную бороду, которую лелеял 35 лет. На спектакле с его участием стоит следить за выстраиванием роли, за актерскими находками, включая умную детальную пантомиму. Что касается вокала…

Именно таким, слегка «стертым», периодически «кричащим» басом может и должен изъясняться российский большой начальник.

Вокруг царя ссорятся сыновья-оболтусы: один прогрессивный, с ноутбуком под мышкой, другой – мрачно-патриотичный, с чернорубашечниками в свите. Рядом кишат, как пел Галич, «холуи и топтуны с секретаршами». Кого здесь только нет! Пузатый генералитет в аксельбантах, сотрудники «компетентных органов», Дума, одетая в серые чиновничьи костюмы и боярские меховые шапки, тетки в перманенте, напоминающие тружениц советского ЖЭКа. Чеканит державный шаг караул особо важных объектов. Суетятся уборщицы и гастарбайтеры, спешно, в последний момент (как принято в России) забивающие гвозди. В самые патетические моменты по сцене проплывает ансамбль песни и пляски, выделывающий коленца.

А вот и Звездочет – сутулый старикашка. Американский тенор Джефф Мартин поет с акцентом и имеет проблемы с высокими звуками, но оба минуса можно трактовать как плюсы: этот персонаж в царстве явный иностранец, а что касается фальцета и не взятых нот, так это подпадает под звездочетову карму – «хочет, но не может». Вещая птица тут – мальчик-оракул, которого безжалостно заключают в ящик с гербом государства, двуглавым петухом. Тем временем Звездочет получает госпремию со всеми атрибутами. Дальше – война, царь примеряет на себя головной убор-куколь духовного лидера нации и опоясывается бронежилетом, чтобы идти на фронт, а ключница, только что соблазнявшая царя дебелыми прелестями, делает ему бутерброды на дорогу.

И все вроде бы хорошо, только, пожалуй, чересчур интенсивно, можно было б мизансцены и проредить.

Постановка направлена на увлекательный процесс узнавания. Но это отвлекает от оркестра, который стоит внимания: дирижер Синайский отменно держит баланс. Не перекрывая певцов, он четко прописывает характеристики персонажей и обстоятельств, будь то восточная нега, лирическая интерлюдия или тупая суета. Но в то же время соавтор режиссера трактует музыку в нужном русле: избегая расслабленной «сказочности», он чуть убыстряет темпы, усиливает экспрессию и тактично подчеркивает сатирические моменты.

Начинается второй акт, а с ним – проблемы постановщика. Готовя оперу, Серебренников особо рассчитывал на картины с Шемаханской царицей, повторяя, что делает спектакль не только о власти, но и о любви.

И начало действия впечатляет. Перед нами тот же дворец, разрушенный почти до основания. Серые голые стены в трещинах и дырках, посреди «груз 200», сиречь гробы, которые хмуро заколачивают, готовя к отправке. Когда появится Царица, руины (с помощью цифровых технологий) покажутся Додону роскошным шатром: то ли он потерял голову и видит все в розовом свете, то ли она навела морок. Солистка Молодежной оперной программы ГАБТа Венера Гимадиева спела Царицу на пятерку, если не считать проблемной дикции. Ее цветистое сопрано разливалось ручьем и сверкало трелями, только вот в этой русской опере неплохо бы пустить русские титры: дикция у большинства певцов никакая. Напевая «сброшу чопорные ткани», героиня меняет имидж: сперва выходит восточной женщиной в черной парандже, потом европейкой в декольтированном красном платье, а под конец – гражданкой мира в белом брючном костюме и темных очках. И демонстрирует отменную стервозность: чего стоит сцена, в которой Царица капризно стряхивает роскошные шубы, которые одну за другой Додон набрасывает ей на плечи. А зритель сиди и гадай: что это, угроза с Востока или насквозь прогнивший Запад? А может, символ фатальной невезучести страны, которой всё не впрок, даже искренняя страсть главы государства?

Постановочный минус случился по любовной линии.

Нет, забавно, когда царь в женском кокошнике по указке злодейки пляшет, как ручная собачка. И поданная на блюде отрубленная голова царского полководца, вызвавшего гнев Царицы, тоже впечатляет. Но смотреть сцены с влюбленным Додоном и таинственной красоткой было скучновато. Герои уныло бродили меж гробов, явно не зная, что делать. Какая уж там «фрейдистская драма», о которой говорил постановщик! Третий акт стал почти дословным повторением первого. В городе, куда вернулся Додон с Царицей, идет праздничный парад. В паноптикум уже виденной массовки влились бронированные опричники «с песьими головами». Промаршировал дурацкий спецназ в спецодежде (белый маскхалат плюс костюм химзащиты), похожий на привидения с автоматами. Покружились дети-головастики с целлулоидными улыбками и огромными леденцами-петушками в руках, изображающие «наше счастливое детство». Серебренников умело дозирует эффекты-сюрпризы. Хитом первого акта стало участие в действии (наравне с артистами) сотрудников Большого: знающая публика приветствовала мимирующего работника пресс-службы и пляшущего начальника отдела перспективного планирования. В конце спектакля зал зашелся от ракеты класса «Земля – Земля», проехавшей из кулисы в кулису. Жаль, что финал чуть смазан и растерянность народа, после кончины Додона вопрошающего «как же будем без царя?», мало акцентирована. Впрочем, ответ на этот вопрос у Серебренникова есть: холуи услужливо распахивают дверь перед новым кандидатом в самодуры. Как в анекдоте: в русском языке выражения «хрен там есть» и «ни хрена там нет» означают одно и то же.

Майя Крылова