Лазарь Модель: Интервью с писательницей Светланой Замлеловой в Литературной России

Светлану Замлелову не хочется называть писательницей. Слово «писатель» само слетает с уст (хотя она пишет не только прозу, но и стихи, делает переводы). Не зря Ахматова терпеть не могла, когда ее называли поэтессой, говоря, что она – поэт. Ну, ведь нет, и в самом деле, в творчестве половой принадлежности… По крайней мере, если речь идет о настоящем, талантливом творчестве.

Но со Светланой Замлеловой мне захотелось поговорить не о прозе и поэзии как таковых, а о природе творчества, о том, как это «таинство» происходит. Конечно, коснулись мы и других тем, например, сегодняшнего состояния литературы.

– Светлана, рукой писателя, поэта (композитора, живописца, можно еще продолжить) «кто-то» водит, писателю, поэту мысли приходят «извне», как будто этот «кто-то», неведомый и невидимый, диктует внутри тебя, или это работа левого полушария нашего мозга, отвечающего, как это принято и считается психологами, учеными (так ли это, или нет – вопрос) за наши мысли, нашу логику мышления?

– Благодарю Вас, Лазарь! Думаю, что никто и никогда не ответит со всей определённостью на этот вопрос. А что есть любовь? Или что такое вера в Бога? Наверное, на первый взгляд тут нет ничего сложного. Но ответить на эти вопросы нельзя. Вернее, ни один ответ не будет исчерпывающим. И творчество, и любовь – это тайна. И хорошо, что эта тайна есть, что не всё в нашей жизни можно объяснить рационально. Но мы можем рассуждать о природе творчества, выстраивать теории, делиться своим видением. Мне близка точка зрение на творчество как на своего рода пророчество. Разумеется, не в смысле предсказания будущего, а в смысле постижения мира. Творчество может быть тайным – tête-à-tête со Вселенной, но чаще всего художник стремится поделиться своим постижением. Мы знаем, что каждый человек индивидуален, поэтому творчество безгранично и бесконечно. Не зря говорится, что подобие Божие в человеке – это способность творить. В способности творить человечество бесконечно. Дело ведь не в том, чтобы нарисовать лошадь или описать грозу. Дело в том, как это сделает каждый из нас. И чем богаче натура творца, тем интереснее, тем ярче будет его творчество. Ошибка, когда, говоря о новаторстве, имеют в виду внешнюю форму. Если, например, раньше в литературе не встречалось описание из жизни блох, это не означает, что первый же писатель, взявшийся описывать эти создания, окажется новатором и гением. Можно после каждой буквы ставить дефис, отказаться, как это и делают ныне, от знаков препинания или правил грамматики, можно писать задом наперёд, ставить буквы «вверх ногами», можно писать от имени заики или изучающего русский язык бушмена – да мало ли! Только это не будут новаторством.

Пожалуй, мне близко определение искусства Эрнста Кассирера, писавшего, что искусство не исследует природу вещей, но даёт интуицию форм вещей. Соответственно о творчестве можно говорить как о воплощении интуиции, или даже рационализации интуиции. Каждый, кто занимается творчеством, знает, что процесс начинается с ощущений, которые необходимо как-то «ухватить», то есть для начала понять, что именно ощущается, затем подобрать слова и выразить эти ощущения, затем придать форму, выстроить сюжет. Такие ощущения возникают наверняка у всех, но не все стремятся преодолеть собственную глухоту и немоту, дабы выразить эти ускользающие образы. Это очень важно: глухоту и немоту, именно в паре!

Порой сам процесс творчества или поиска форм выражения может быть мучительным, потому что не всегда просто бывает подобрать средства выражения. Но, преодолевая себя, творец испытывает радость, удовлетворение.

– Можно ли в зависимости от того, как происходит процесс творчества, понять, истинное ли это творчество, или просто графомания?

– Сложно сказать. Что такое графомания? Тяга к писательству при отсутствии необходимых данных. А какие данные нужны писателю? Сегодня многие критики наравне с издателями пытаются нас убедить, что никаких таких особенных данных писателю не надо иметь. В результате современная литература – явление весьма странное.

Всё-таки, чтобы быть художником, нужно, попросту говоря, уметь рисовать. Чтобы быть музыкантом, нужно иметь слух. Но и писатель должен обладать слухом. Разумеется, не музыкальным – необходимо слышать слово и уметь расставлять правильно подобранные слова в правильном порядке. Нужно – для начала – владеть языком настолько, чтобы быть в состоянии хоть что-то описывать. Это первое условие писательства. Если человек не в состоянии выразить свою мысль на письме, если он не может явить миру красивый текст, почему он должен называться «писателем»? Зачем ему писать? Но! Выше мы говорили о «рационализации интуиции», и я вполне допускаю, что человек может иметь сильные чувства, со всей чуткостью прислушиваться к мирозданию, ощущать недоступные другим вибрации. Он может придумывать занимательные сюжеты. Но при этом не иметь средств, то есть слов, чтобы выразить свои ощущения или свои фантазии. Такой человек тоже способен обратиться к творчеству – почему бы и нет? Он будет испытывать вдохновение, волноваться. Но в итоге получится нечто, скажем так, далёкое от совершенства.

То есть человек преодолел внутреннюю глухоту, но не сумел преодолеть внутреннюю немоту. Но его творческий процесс, возможно, и не отличается от творческого процесса гения.

– Как вы думаете, если мы говорим о творчестве, как о состоянии души, влияет ли на этот процесс жизнь поэта или писателя? И не об этом ли писала Ахматова: «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда…»

– Думаю, что в любом случае жизнь творца, судьба не просто влияют на творчество, но определяют его. Особенно, если учесть, что литературное творчество обладает психотерапевтическим эффектом. Предлагаю любому, далёкому от творчества человеку попробовать начать описывать неприятные события. Однажды поймаете себя на мысли, что не просто больше не переживаете из-за неприятностей, а вообще забыли о них. Известно: для того, чтобы писать, нужно страдать. И неважно, какого рода будут страдания. Обратите также внимание, что у многих классиков литературы было не самое лёгкое детство – бедность, сложные отношения со взрослыми. Страдания учат чувствовать и думать. А именно эти качества необходимы писателю. Писатель не может не быть эмпатом. Литература во многом сродни актёрскому мастерству, писателю нужно перевоплощаться в своих героев, чтобы понимать их чувства, мотивы их поступков, их устремления. Нужно сыграть роли всех своих персонажей. Хорошо сыгранная роль – это и есть хорошее произведение.

Что касается Ахматовой, мне кажется, она имела в виду немного другое. Вспомним продолжение её стихов:

Сердитый окрик, дёгтя запах свежий,

Таинственная плесень на стене…

И стих уже звучит, задорен, нежен,

На радость вам и мне.

Думается, это как раз то, о чём мы с Вами говорили выше: нет ничего прекрасного в плесени на стене – вот уж действительно сор! Но при взгляде на эту самую отвратительную плесень просыпается интуиция поэта, появляются какие-то, возможно, ассоциации, образы.

Бывает так: какая-то истома;

В ушах не умолкает бой часов…

<…>

Но вот уже послышались слова

И лёгких рифм сигнальные звоночки, –

Тогда я начинаю понимать,

И просто продиктованные строчки

Ложатся в белоснежную тетрадь.

Плесень, с которой всё началось, может быть явлением случайным. Это не значит, что поэт должен жить в заплесневелых стенах, чтобы поймать вдохновение или услышать мироздание. Просто это может произойти внезапно и в самых диковинных условиях.

– Если говорить об истинном творчестве как о «сакральном», как о некоей тайне, не объясним ли мы предсказания, которые делали писатели-фантасты?

– Если мы говорим именно о писателях-фантастах, то стоит помнить, что они всё-таки сами имели дело с техникой или с наукой. Они могли судить о тенденциях развития и предвидеть будущие изобретения и открытия, благодаря знаниям. И всё же их мысль забегала далеко вперёд, они предчувствовали, они во многом интуитивно видели новые вещи и явления.

Но есть другие случаи. Например, роман «Тщетность» Моргана Робертсона о гибели лайнера «Титан». Книга была написана задолго до гибели «Титаника», но как будто предсказала кораблекрушение – столько совпадений с действительной историей было в романе. Робертсон был отставным моряком, но это не могло дать ему знания о будущей катастрофе. Здесь и в самом деле какая-то тайна. Во всяком случае, мне неизвестно, как объясняется это предсказание.

– Известно, что Джоан Роулинг, когда писала Гарри Поттера, находилась не раз в состояниях депрессии. Ей это тоже помогло написать о Дементорах, высасывающих «энергетическую сущность» из человека?

– Вполне возможно. Дементоры – образ яркий и всем понятный. Как и способы защиты от них. Тоска и страх разрушают человека или, по Роулинг, высасывают душу. Заступником в таких случаях всегда становятся хорошие воспоминания, да и просто хорошие мысли. Например, холистическая медицина, занимающаяся лечением не болезни, но организма в целом, учит бороться со всевозможными страхами, с тоской и обидами при помощи самовнушения. Это то же самое, чему учил профессор Люпин Гарри Поттера. Самовнушение, сосредоточенность на хороших воспоминаниях и мыслях – это и есть Заступник, прогоняющий дементоров. Наверняка Роулинг знала, о чём писала. Тем более теме дементоров уделено много внимания. Эти персонажи не говорят ни слова, но, начиная с третьей книги, присутствуют постоянно и радикально влияют на сюжет. Можно предположить, что этот образ – образ разрушающих душу страха и тоски – имел для писательницы какое-то особое значение.

– Пушкин писал о чудесах, леших, русалках. Вьюгу описывал, как живую (то как зверь она завоет, то заплачет, как дитя), его герой в «Руслан и Людмила» вел разговор с ветром. Очень похоже, что великий поэт, сознательно или подсознательно, считал Природу – «Живой». Так ли это?

– Действительно, природа для Пушкина – это излюбленная тема и средство изображения, с помощью описаний бури, метели, мороза поэт передаёт состояние героев и общую атмосферу в пространстве произведения. Об этом достаточно много сказано и написано, начиная с Белинского. Влюблённость Пушкина в природу бесспорна, он – один из самых чутких и внимательных её знатоков и наблюдателей в русской литературе. Но при этом Пушкин – не какой-то отстранённый натуралист, уверенный, что «у природы нет плохой погоды». Есть и плохая погода, и нелюбимое время года, есть и досаждающие комары с мухами. В этом и проявляется особенное отношение поэта к природе – как к живому существу, обладающему как достоинствами, так и недостатками. Человек и природа у Пушкина – это части Вселенной, сосуществующие и влияющие друг на друга.

– Истинный поэт или писатель должен быть «Провидцем»?

– Истинный поэт или писатель должен предложить что-то своё. В смысле, собственных «интуиций форм вещей» или каких-то собственных маленьких открытий. В этом и будет его провидение, именно этим он будет интересен. Кроме того, писатель традиционно выступает пророком, обличая зло – произвол власти, несправедливость, алчность современников и прочие человеческие язвы. То есть писатель уподоблялся библейским пророкам, призывавшим народ к покаянию. А иногда и юродивым, бросавшим обвинения властям предержащим. Случалось и так, что писатели больше напоминали лукавых царедворцев. Но Вы правы: истинный поэт или писатель не то что должен быть провидцем, он и будет провидцем, к этому располагает деятельность. Но хочу ещё раз повторить: говоря о провидении, о пророчествах, мы не имеем в виду никакой магии. Вы процитировали Ахматову, и она говорит о провидении, когда за окриком, запахом дёгтя, плесенью – не самыми приятными вещами – творец способен различить нечто невидимое и неслышимое другими. Такая интуиция плюс обличение зла делают поэта или писателя провидцем.

– Не страшно ли это?

– Наверное, тому, кто всего боится, – страшно. Тот, у кого чувство страха притуплено, вряд ли и здесь испугается. Точнее было бы сказать – опасно. Это – да! Библейских пророков побивали камнями. За что? За слово правды. Правда не всегда бывает приятной и удобной, поэтому за правду всё время кто-нибудь страдает. И если писатель говорит правду, он тоже рискует попасть в число гонимых и отверженных.

– А из наших современников кто-то претендует на эту роль? Пелевин, Акунин, еще кто-то?

– Сейчас литературный процесс протекает таким образом, что применять к нему какие-то традиционные, классические воззрения на творчество и на искусство было бы неверно. То, что сегодня называется литературой, в основном, это не литература. Нам сейчас говорят: радуйтесь, у нас «демократия». Но мы же понимаем, что политика ныне – это бизнес. Сейчас всё вокруг – бизнес. В том числе и литература. Бизнес по принципу «купи – продай», по принципу «найди спонсора и подели его деньги» – как угодно! Что ни возьми, всё устроено похоже: есть вывеска, намекающая на что-то безусловно хорошее и общественно полезное, а за вывеской – негоции. И литература не исключение. Поэтому рассуждать о современной литературе с понятийным аппаратом из XIX или даже XX вв. неправильно. Это не значит, что нет настоящих, талантливых писателей. Конечно, они есть. Но в большинстве своём они неизвестны или малоизвестны. Будем надеяться, что со временем всё встанет на свои места. Зёрна от плевел, агнцы от козлищ будут отделены.

– Быть настоящим писателем, поэтом – это путь к успеху, или больше ответственность?

– Успех – штука вообще обманчивая, а ныне – обманчивая вдвойне. Сегодня успешный писатель – не значит хороший писатель. Скорее наоборот. И таких примеров очень много. Но если абстрагироваться от современных чудес, то литературный труд – это, безусловно, большая ответственность. «Нам не дано предугадать, / Как слово наше отзовётся…» – не просто красивые слова. Но помимо всего прочего, заниматься или не заниматься творчеством – всё же личное дело. И когда сегодня писатели жалуются, что им плохо живётся, хочется на это ответить: ну, не пишите! Займитесь другим делом. Надо быть очень уверенным, что твоя писанина обладает какой-то ценностью, чтобы ещё требовать за неё каких-то привилегий и льгот. Не стоит путать творчество и карьеру писателя.

– И последний вопрос. Дар Божий – это счастье или нелегкое бремя, которое Личность, поцелованная в темечко при рождении, должна нести?

– Ответ заключён в словах «дар Божий». Если уж мы говорим о Боге, то должны признать, что исходящее от Него – благо по определению. К тому же речь идёт о даре. Дар от Бога было бы кощунственно назвать «нелёгким бременем». И если та самая Личность считает, что получила дар от Бога, пусть радуется и, как написано в Евангелии, преумножает свой дар, а не закапывает его в землю.

Беседу вел Лазарь МОДЕЛЬ.