Ленинград 43-го

У подъезда своего дома Инна Святославна споткнулась о старые, старые сани. Там лежал мёртвый мужчина, завернутый в такой же старенький, дырявый плед. Глаза его были полуоткрыты, взгляд остекленевший, губы чуть растопырены, будто что-то хотели сказать миру, но так и не успели.

Обойдя сани, женщина вошла в почти разрушенный снарядами подъезд и медленно, с остановками, пошла наверх. В свои тридцать семь Инна выглядела дряхлой старухой, и её давно называли по отчеству.

Пройдя марш, она остановилась отдохнуть и, только спустя пять минут, пошла дальше.

Войдя домой, сняла телогрейку, положила её прямо на пол (вешалка давно была сожжена), прошла в комнату.

Изморозь летала по всему помещению, отчего было туманно и жутко холодно. Их комнатушку в коммуналке, насквозь продуваемую ветрами и вьюгой, не удавалось согреть, даже когда Инна Святославна разводила огонь на железном противне, бросая туда что-то из утвари или остатка книг.

— Мамочка, я умру? еле слышно прошептала шестилетняя девочка, лежавшая в углу на топчане, укутанная в полушубок. От слабости дочка говорила так тихо, что её почти не было слышно.

Инна Святославна, молча посмотрела на ребенка. Ей не удалось принести с улицы ни крошки хлеба. Клей, который они ели последние два дня, тоже кончился.

Немного помолчав, она всё-таки промолвила:

— Нет, не умрешь. Не бойся.

Женщина подошла к окну с большим кухонным ножом в руке, приоткрыла его и отрезала кусок мяса. За окном лежал замороженный труп её двухлетнего сына, умершего день назад. Отрезав этот кусок, она отвела в сторону куда-то глаза, в которых не было не видно ничего: ни слёз (они были выплаканы давно), ни души (её душа была заморожена также, как этот труп), ни сердца (Инна Святославна не чувствовала себя человеком).

Она была только матерью, которой надо было спасать живого ребёнка.

Лазарь Модель.