Наталья Легонькова: Певец Иван Шмелев. В лесу прифронтовом, другая история.

Посвящается Александру Янежичу, автору слов

– Митень, сынуля, ну что, есть кто-нибудь, зрители пришли? – Иван Дмитриевич лукаво расспрашивал своего примостившегося к узкой кулисной щелочке драгоценного отрока перед самым началом концерта.

Тот самый Митень, оторвавшись от густо-малинового пахнущего особенным мистическим запахом декораций и подмостков плюша, с обожанием поглотил своего знаменитого родителя глазами и, захлебываясь от восторга, ответственно понятливо кивнул юной головкой:

– Полный зал, пап.

Отец очень тепло ему улыбнулся, конечно, он давно привык к аншлагам, и это была лишь уловка привлечь внимание дорогого ребенка, и она ему удалась. Митень все оценил. Он привздохнул – не слишком часто мама Настя отпускает их вдвоем, полагая сына еще маленьким и шумным, на это магическое таинство – папин концерт. Сегодня все по-другому, Настя дома нянчится с девчачьей мелкотой и выдала отцу его, Митьку-талисман, такой родной живой реквизит большого мастера. А у них, мужичков, из звенящего улья Шмелевых, сегодня их общий крепкий мальчишник. И оба в восторге: один полвека проводит в разъездах, полвека тратит на репетиции и выступления, другой столько же ждет, а сегодня они вместе, Митень уже совсем подрос, и, кажется, уже пора приобщать его к великому в музыке. Сегодня песни о войне. Вот он, отец, слегка поинтригует с мальчишкой, поволнуется, покажет ему, как переживает успех, будто бы не знает, что зрителей полон дом. Зато в глазах любимца его акции взлетят куда выше.

И вот святой занавес цвета цикламена раскрыт, долговязый концертмейстер – вечный зануда Савелий Рубинштейн, на всякий случай для капризных исполнителей умевший, кажется, играть на всех в мире музыкальных инструментах, занял пост на белой жесткой тумбе за роялем и торжественно распахнул затертый клавир Костиного дальневосточного «Мальчишки». Объявляла в солидных очках напыщенно значимо выразил мнение: «Музыка Константина Листова, слова Александра Жарова. Паренек с Байкала. Поет Иван Шмелев». И ставший легче ветра за одно преображение Иван, резко подобравшись, стремительно бросился на свидание со своей возлюбленной публикой рассказывать ей следующую захватывающую душу и сердце историю.

Шмелев на передовой эстрады. Фото предоставлено Дмитрием Шмелевым.

Паренек с Байкала-Иван Шмелев

На новую службу, на Дальний Восток

Поехал служить боевой паренек

Трофейную музыку взял он с собой,

Гармонику цвета волны голубой.

Эта замечательная песня зародилась в вагоне пассажирского поезда, следующего на Дальний Восток. Туда, на край земли, весной 1945 года в сторону предстоящих боевых действий были направлены для работы известный поэт-журналист Александр Алексеевич Жаров со своим выдающимся коллегой композитором-песенником Константином Яковлевичем Листовым. Замыкал этот великолепный триумвират трофейный авторский аккордеон. Маэстро в военные годы нередко бывал на фронтах, куда брал своего клавишного помощника, нередко на пару выступая со своими сочинениями перед героями-бойцами.

На прибайкальской станции Слюдянка недалеко от Иркутска приятели сошли на время стоянки прогуляться вдоль артиллерийского эшелона.

В письме к Владимиру Силантьеву, корреспонденту «Восточно-Сибирской правды», рожденному в тех местах и очень трогательно любившему их, композитор рассказывал: «Любопытно было видеть молодого артиллериста, который сидел на стволе орудия и, наигрывая на трофейном аккордеоне, пел вместе с друзьями какую-то песню. Мы успели перемолвиться с этим молодым бойцом несколькими словами. «Весело нынче», – сказал Жаров. «Вообще весело, а в частности грустно, – ответил боец. – Тут, недалече от Слюдянки, на байкальском берегу мой дом родной. Приходится мимо него без остановки ехать…».

Эта мимолетная встреча впечатлила авторов, и они сразу по возвращении в свой вагон принялись сочинять, а вскоре уже исполняли готовую песню для своих попутчиков, подыгрывая все на том же верном музыкальном приятеле. Восхищенные пассажиры уже через пару часов в дороге с большим азартом учили песню, в которой была рассказана судьба воина, проезжающего из Берлина мимо родных мест, где живут его невеста и мать, без вероятности выйти хоть на минуту: «к окошку вагона глазами прирос, взглянул на знакомый рыбацкий причал, а поезд по берегу дальше помчал».

Слушайте, сопки, слушай, Байкал,

То, что недавно в Берлине играл.

Песенку эту с любовью играю,

Славный поход и друзей вспоминаю.

И между строчек этого рассказа принималось единственное его окончание, его герой, невредимо прошедший немало военных путей, одолеет и этот и непременно вернется к невесте и маме в свой отчий дом у Байкала.

Эта лиричная история была записана на Всесоюзном радио Даниилом Васильевичем Демьяновым, а на пластинках песню выпустили в исполнении Ивана, с удовольствием взявшего ее в свой гастрольный репертуар. Корреспондент Владимир Силантьев признавался в своих очерках: «В Слюдянке песню узнали и полюбили».

В антракте Шмеля со Шмеленком озарили собой два солнца, два брата-партнера Даниил и Дмитрий Яковлевичи Покрассы. Эта чудесная парочка, казалось, никогда не расставалась и являла собой какое-то фантастически гармоничное равновесие в творческих и эмоциональных самовыражениях. Младший – вещь в себе – основательным фундаментном и фортепьянными навыками скреплял порывы и идеи старшего весельчака и темпераментного балагура.

Были два друга в нашем полку.

Пой песню, пой.

Если один из друзей грустил,

Смеялся и пел другой.

И часто ссорились эти друзья.

Пой песню, пой!

И если один говорил из них: «Да!»,

«Нет!» – говорил другой.

Виктор Гусев.

«Неразлучники», бывало, похаживали на концерты к одному из своих солистов-любимцев, особенно после того, как подготовили и записали с ним свои прекрасные бисовочки. И «Майскую Москву» в Праге, когда познакомились с ним на излете войны и душевно полюбили своего мастера. А после ждали целый год, пока их Ваня отпоет Дона Жуана в опере да на конкурсе отлауреатствует, чтобы к записи сделать с ним великолепных «Казаков в Берлине» и возродить из прошлой жизни «Комсомольскую прощальную». Планов громады, для этого нужны встречи, лучше всего концертные встречи, где их окрыленный публикой Иван был вдохновенен и покладист. Вот у них и сейчас искрила идея приготовить с певцом большое отделение, потому они и осадили в закулисье своего артиста: никто тогда не мог знать того, что вечер этот так и не будет приготовлен, что совсем скоро навсегда устанет беспокойный моторчик Покрасса младшего.

– А, Митя! Ну орел, честное слово, вымахал, – пожал мальчишке руку один. – Какой герой, настоящий танкист.

– А линия волос на лбу какая у тебя глубокая. Облысеет рано парень твой, Ваня, – сокрушенно участливо погладил по голове пацана другой.

– Вот сказанул, Мить, не обращай ты на этого глупого дядьку внимание, если и облысеешь, то не сразу, а когда станешь совсем большим, – вступился за парня первый.

– Ну да, ты же будущий танкист, носи шлем, тогда лысины в шлеме точно видно не будет, и попроси папу спеть нам про танкистов. Обе части, – дополнил второй.

И напуганный плешивыми перспективами Митька, чтобы удобрить бездумно-легкомысленных в своих пророчествах музыкантов, ни в какую не желая мириться с жестокой неизбежностью, расстроенно попросил:

– Папуль, ты можешь все, спой им «Танкистов», пожалуйста, может, я не облысею тогда.

– Хорошо, Митень, спою им «Танкистов», но только вторых, на первых они своими пугалками не заработали. А ты ничего не бойся, милый, ты будешь лохматым всю свою жизнь, обещаю тебе, – отец серьезно покачал головой. – Вот так и рождается сценарий выступлений.

Слово, данное сыну, отец сдержал. Песня на концерте была им спета, а его драгоценный потомок, обладатель роскошной шевелюры, до сих пор просит у «сопранчиков» перед своими выступлениями расческу уложить непослушные кудри.

«Три танкиста» – песня из довоенной эпохи, заигравшая своим незаурядным блеском в музыкальном комедийном суперхите «Трактористы» зажигательным задорным лейтмотивом. Идейным вдохновителем ее явился режиссер картины Иван Пырьев, работавший над ней в 1939 году, так свидетельствуют нам авторы великого шлягера – поэт и киносценарист Борис Савельевич Ласкин и оба брата-композитора.

В марте тридцать восьмого незадолго до съемок знаменитого фильма на Западе немецкий фашизм поглотил Австрию, в согласии с ним на Востоке Япония, продолжив официальную полномасштабную агрессию против Китая, осуществила пробную локальную атаку на СССР в июле месяце в районе сопок Заозерная и Безымянная. Страна-агрессор не возымела желаемого успеха и была наказана Советами за вероломство разгромом нескольких неприятельских дивизий красными танками: «Кто сеет бурю, пожнет ураган». (Газета «Правда» от 1938 года.)»

Пырьев, непременно старавшийся обыгрывать в своих «либретто» насущность тематики дня, срочно вызвал на бескомпромиссную беседу писателя Ласкина и обязал его сделать песню об обороне восточных границ героями сражений на озере Хасан.

«Ясно? – спросил Пырьев и добавил тоном, не допускающим возражений: – Песня должна быть готова к часу дня…» «Я сказал, что подумаю», – вспоминал поэт песни. И вышел от режиссера несколько растерянный.

Возможно, от безысходности ситуации или от большого вдохновения от патриотических переживаний в сознании автора произошел молниеносный прорыв:

На границе тучи ходят хмуро,

Край суровый тишиной объят.

У высоких берегов Амура

Часовые Родины стоят.

На творческом дыхании написавший текст Ласкин показал его обоим братьям, и они, надежная скорая помощь в сценариях штурмовщины, через полчаса сочинили мотив. Пырьев пришел в большой восторг от безупречно сложившегося песенного паззла, и на следующий день в студию на запись готового материала прибыли артисты-исполнители главных ролей Николай Крючков, Петр Савин, Арто Кефчиян.

Кто же были те вдохновители режиссера на мысли о песне? Эта замечательная история об экипаже боевой машины БТ-7, участвовавшей в боях у озера Хасан, имеет своих героев. Командиру танка Василию Михайловичу Агаркову, механику-водителю Николаю Сергеевичу Житеневу, башенному стрелку Сергею Михайловичу Румянцеву 29 июля 1938 года в приказном порядке было предписано остаться в военном городке и нести караул в тот драматический момент, когда остальные служащие Безымянной высоты на Дальнем Востоке были подняты по боевой тревоге. Молодые танкисты, храбро прорывавшиеся на огневые позиции, не согласились с решением командования и по предложению Агаркова отправили в штаб рапорт с просьбой отпустить их на фронт. На следующий день и до конца хасанских событий добровольный экипаж вдохновенно принимал участие в танковых сражениях. А их легендарный рапорт, обойдя газеты и журналы, был зачитан и отмечен образцом мужества на XVIII съезде партии. История эта получила известность и дошла до авторов. Результатом стала родившаяся песня, прозвучавшая в закадровом исполнении в фильме «Трактористы».

Во время Великой отечественной командир Агарков политруком готовил маршевые танковые роты, воевал на фронтах Украины, где совершил свой бойцовский подвиг танкиста, за что ему был присвоен орден Отечественной войны. Стрелка Румянцева, трудолюбиво слесарившего на заводе ЗИЛ, наградили медалью «За оборону Москвы». Водитель Николай Житенев, не сумевший расстаться с Приморьем, в Уссурийске проявил себя отличным ремонтником танков и тракторов. О послевоенной встрече друзей 1971 года рассказывалось на весь Союз в программе «Время», в 1985-м экипаж дал совместное интервью «Те самые танкисты» на страницах пятнадцатого номера знаменитого «Огонька».

А их песня сделалась одним из самых исполняемых военных хитов, и очень мало кто задумывался, что ее сюжет был эпизодом быстротечного локального конфликта на трехпилотном БТ-7. И после подписания в апреле договора о нейтралитете с Японией в ней на некоторое время было отменено слово «самураи» до новых событий.

На траву легла роса густая,

Полегли туманы, широки.

В эту ночь решили самураи

Перейти границу у реки.

(В эту ночь решила вражья стая

Перейти границу у реки.)

Совсем скоро мир потрясла огромная трагедия, и эта смелая жизнерадостная история стала гимном танковых войск уже в новой масштабной войне, и никому не было важно, что экипаж эпохального Т-34 состоял из четверых. И каждый башнер или радист почитал эту песню своей.

Пришел долгожданный май, страна занялась восстановлением утраченных сил, Борис Ласкин, впечатлившись успехами родины, продолжил свою повесть о народных героях, написав новые, мирные слова о возвращении любимцев домой:

На полях, где шли бои когда-то,

Где гремела грозная война,

Строят мир бывалые солдаты,

Расцветает мирная весна!

Помнит песня, как пришла разлука,

Как расстались майскою порой

Три танкиста, три веселых друга –

Экипаж машины боевой…

Иван в опере Тихона Хренникова «В бурю». Фото предоставлено Дмитрием Шмелевым.

Три танкиста – 2 (Братья Покрасс – Б.Ласкин) с Анатолием Орфёновым

Известный музыковед Юрий Бирюков вспоминал о том, что поэт посещал прекрасные берега Амура в семидесятых годах и бывал на пограничных заставах, о чем горделиво рассказывал: «Не успел я прочесть и двух строчек – «На границе тучи ходят хмуро», – как раздались аплодисменты. Я увидел радостные и удивленные глаза воинов. Да, да удивленные, потому что молодым людям казалось, что песня существует неизвестно с каких времен и автора давно уже нет и в помине. А тут вдруг перед ними вот он, живой и невредимый…».

Люди всегда любознательны в поисках истины и после появления песни пытались отыскать ее реальных героев. «Комсомольская правда» напечатала о жизни воина, участника ВОВ, утверждавшего, что писатель и композиторы описали судьбу именно его танкового экипажа. На это автор текста отреагировал так: «Мне не хотелось огорчать этого командира танка, и я не стал ничего уточнять. Кроме этой бесхитростной песни, была у меня еще и «Спят курганы темные», которая поведала о том, как «вышел в степь донецкую парень молодой». Так вот, если бы у меня спросили, какой именно танковый экипаж я имел в виду, и на какой шахте работает нынче парень молодой, я бы ответил, что не могу назвать поименно ни состав танкового экипажа, ни фамилии донецкого шахтера и места его работы…».

Певец Иван Шмелев: Спят курганы темные

И как сказала сама история, на этот вопрос теперь уже и нет однозначного ответа, да он и не нужен. Если песня помогала совершать подвиг, значит, она должна была исполняться и светить всем тем, кому она помогала, пусть даже была и написана не о них, потому как цена у любого подвига «одна на всех»…

Иван наотмашь отпел своей публике два отделения с незабвенными «Тремя танкистами». Тяжелый цикламеновый занавес вновь возвел загадочную стену тайны между теми, кто только что был единым организмом и делил общие эмоции. Братья-композиторы чувственно обнялись с уставшим, выложившимся до пустоты, исполнителем и, пожелав ему «мирного неба», оставили отца и сына наедине с их успехом. Митень был в огромном восторге. Это же был его папа – властитель зрительских симпатий сегодня – папа, с которым он пока делил не сцену, но хотя бы закулисье, ему он заговорщическим тоном поведал от том, что в зале нет места для яблок, в аплодисментах ему он сейчас купался, в искрах папиной славы собирал для их девчонок с рояля заработанные цветы. Вот это был праздник для Митьки. А для Ивана? Всегда встреча со своим слушателем – праздник, но лучший еще впереди.

Потому что сейчас, нарушив это их время, о чем-то настойчиво пререкаясь с вахтером Федотом и уборщицей Клавдией, за кулисы пробрался очень милый восторженный молодой человек в парадном темном костюме, несший перед собой буйный букет разноцветных свежих хрустящих циний.

– Вот, Иван Дмитриевич, сам растил, а потом срезал у себя в садике вам от души! Из Щекино привез, приехал к вам на концерт, – мужчина вырывался от наседавших на него вахтера и ворчливой главнокомандующей над ведрами и тряпками.

– Ходют тут топчут, хорошим людям продыху не дают, много вас таких тут желающих пообщаться, – риторически себе под нос набивала цену Клава.

Парень, таким молодым он показался артисту, немного смущенно посмотрел на него: а как считает он?

– Да ладно, Петровна, на самом деле, идите уже, мы вместе с Митенем все выясним, да, милый? – бессильный, но довольный своей непростой судьбой музыканта, мастер, как это всегда бывает после концерта, терпеливо поблагодарил своего настойчивого поклонника, принял заробевший уже букет и, крепко взяв своего малого за руку, готов был отправиться на свой домашний диванчик – надежный очаг безопасности – коротать оставшийся вечер. Как вдруг молодой человек решительно остановил маэстро:

– Иван, Дмитриевич, вы тут не сердитесь на меня, пожалуйста, что я так долго завозился! Вы можете мне подписать вот эту книжку?

Он открыл 14-ю страницу сборника «Фронтовых стихов и песен», выпущенных издательством редакции газеты «Сталинское знамя» за 1945 год и, несколько смущаясь, произнес:

– Подпишите, пожалуйста, очень вас прошу, я за этим из Тульской области приехал.

Иван заинтересованно глянул на листок очень затертого старого альманаха, на котором был напечатан не слишком известный текст одной песни. Это был малознакомый большой аудитории измененный вариант громкого военного эпоса «В лесу прифронтовом». Ваня вздохнул с грустью, но при этом очень светлой:

– Узнаю, так называемый «Походный вальс», помню, как я впервые его спел в 1950-м, мне тогда попался текст из этого самого сборника. Прежде я как-то слышал его, когда приезжал в сорок пятом с выступлениями перед бойцами в Германию, тогда им запевался весь танковый корпус, мне рассказывали, что его слова написал их сослуживец, погибший в боях под Бобруйском. Ничего о нем не знаю, но мне он представляется совсем мальчишкой, – маэстро аккуратно подчеркнуто и очень тихо прочитал напечатанную на странице фамилию:

– А. Янежич. Какая судьба стояла за этим именем, только то, что где-то родился, рос, может, уже куда-то поступил учиться или девушку успел полюбить, а потом война взяла и сожрала, – певец нахмурился, закусив губу: – Меня на эту песню натолкнули мой непреходящий концертмейстер Савелий да сын, один показал ее в этом самом сборнике, а второй, как узнал про погибшего Янежича, так и расплакался, очень его жалел. И так меня это проняло до слез самого, я сразу себе представил, видно, автор этот был танкистом, всем роли в песне дал, и танк свой боевой, и друзей своих фронтовых так живо расписал, не могу я к этому привыкнуть никак, сколько лет прошло. Вот был сегодня, завтра нет его. Вот как душой вложился в стихи, а больше уже ничего не напишет. Я после стихов этих спать не мог несколько дней, думал ночами, хорошо бы спеть, а занят все время, поездки. А все же мысли возвращались, думаю, дай все-таки спою. Да вон и Митеню полезно будет послушать. Вот и спел. Немного затянуто записали, я совсем в басы свалился, чуть подтянуть стоит. Но я не жалею, мне очень по душе. Вот к этому времени мой великий коллега Георгий Виноградов спел оригинал, мне казалось, что мне после него нечего слушателю сказать этой песней, что он все сказал. А тут шанс обессмертить неизвестного героя появился, повод, так сказать.

После начала Великой отечественной войны осенью творческий цех писателей-москвичей был эвакуирован на живописные широкие просторы огромной Камы в татарский город Чистополь. Там на речных берегах поэт Михаил Васильевич Исаковский, по слабому зрению отстраненный от фронтовых выездов, в 1942 году написал слова «В прифронтовом лесу», которые он любовно посвятил своей жене Лидии и о которых говорил: «Стихи написаны на Каме, когда шел второй год войны. Работая, представил себе русский лес, чуть-чуть окрашенный осенью, тишину, непривычную для солдат, только что вышедших из боя, тишину, которую не может нарушить даже гармонь».

В самом зените битвы под Сталинградом отчаявшийся от своей военной беспомощности автор отправил текст приятелю-сотруднику Матвею Исааковичу Блантеру, надеясь внести личный посильный вклад в дело Победы. Композитор Блантер оценивал: «С первых же фраз было ясно – стихи стоящие. Только поэт, ежеминутно и глубоко переживающий все, что переживает народ, может так ощутить сердцем и разумом, увидеть сквозь сотни километров и прифронтовой лес, и невесомый березовый лист, и бойцов, слушающих в короткие минуты затишья гармониста». Вот так был создан самый певучий, лиричный вальс эпохи войны «В лесу прифронтовом», в котором и в словах, и в музыке играли интонации слушаемых в те годы танцев Арчибальда Джойса «Осенний сон» и «Воспоминание».

Первым прекрасный опус исполнил певец Ефрем Борисович Флакс. Успешность и востребованность песни были настолько велики, что у нее появились и другие исполнители, которых публике довелось услышать не только с эстрады и по радио, но и в прифронтовых лесах, лежавших по пути армий Первого Белорусского фронта, а позже и других: «… и каждый знал – дорога к ней ведет через войну».

Георгий Виноградов В лесу прифронтовом

Фото из свободного доступа

Через войну добровольцем в должности старшего сержанта в сентябре 1941 года пошел и щекинский известный на весь городок поэт-весельчак Саша Янежич. Полный отваги, энергии и желания к борьбе с фашизмом, он мечтал надеть на себя черный кожаный шлемофон и взгромоздиться на легендарный Т-34, но к двадцати своим годам обладал не слишком хорошим зрением, равно как и коллега-писатель Михаил Исаковский, и к сложной машине допущен не был. Зато задорный уживчивый парень обладал незаурядным умом и был смекалист, поэтому и было решено отправить его как туляка в пятидесятую армию автоматчиком разведроты под командование генерала-майора Михаила Петровича Петрова.

В начале октября 1941 года началось немецкое генеральное наступление на Москву. В течение Орловско-Брянской операции оккупанты крепко опоясали главные военные ресурсы Брянского фронта. В жестком окружении Петров сумел управлять силами и организовал прорыв кольца, максимально возможно сохранив при этом жизнь боевому составу. 7 октября 1941 года он получил приказ о назначении его командующим фронтом, но вступить в командование не успел – 10 октября генерал-майор скончался от полученных в сражении ран.

13 октября генерал-майор Аркадий Николаевич Ермаков принял командование 50-й армией Западного фронта. На нее была возложена оборона подступов к Туле. Под превосходством противника ее оскудевшие сложным выходом из окружения войска отошли в северо-восточном направлении к городу. 29 октября Ермаков создал Южный Боевой участок города во главе с майором Иваном Яковлевичем Кравченко. 30 октября передовые части немецкой танковой армии прорвались к Туле, но зайти сходу в нее не смогли. Предпринятые противником в начале ноября новые попытки захватить город фронтальным ударом, а также обойти его с севера были отражены красноармейцами при дружной поддержке частей Тульского гарнизона и Тульского рабочего полка.

Много позже за участие в событиях Саша получил медаль «За оборону Москвы». А после тульской баталии его глаза уже не были такими верными для продолжения активных разведывательных вылазок, и он был переведен на должность старшего писаря штаба батальона 108-й стрелковой дивизии. Тут и засияли его большие литературные способности. А в плюсе с легким живым нравом так и вовсе он стал незаменим: поднимать настроение товарищей рядом было немалое дело. Он всегда знал, кого поздравить с Днем рождения или как провести общие спевки, писательские посиделки, музыкальные клубы. А самой яркой тематикой его личного творчества был танк – его не сложившаяся судьба с начала войны.

В июне 1944 года его дивизия приняла участок обороны от 348-й, откуда 24-го числа перешла в наступление в составе войск 3-й армии, несущей удар севернее Бобруйска. К 26 июня части подразделения вышли на рубеж реки Ола в районе Павловичей. С утра 27 июня командующим армии было принято решение ввести дивизию в прорыв, вслед за 9-м танковым корпусом с задачей отрезать пути отхода противника за реку Березину, тем самым завершив окружение врага в районе Велички. Здесь герой-сочинитель и встретился с новыми друзьями экипажа боевой машины Т-34. В перерывах между боями на обратной стороне ненужных исписанных протоколов, расправив листки на коленке, примостившись под длиннокосыми изумрудными березами, он сплел из рифм венок «Походный вальс» для отличного слаженного квартета: командира, механика-водителя, башнера и пулеметчика-радиста. Вместе с залпами орудий, отражавших попытки неприятеля пробиться через окружение, песня звучала над всем танковым корпусом, с таким размахом и воодушевлением ее пели воины. На исходе 29 июня операция была победоносно завершена. Сто восьмой стрелковой, ярко заявившей себя в боях соединений, было присвоено почетное наименование Бобруйской. А старшему ее писарю Александру Янежичу за обеспечение на передовой учета личного состава убитых и раненых в боевой обстановке присвоена медаль «За отвагу».

Когда в сорок пятом в поверженном Берлине солист ансамбля НКВД Иван Шмелев под пронзительным немецким небом отпел поздравительный концерт дорогим победителям, его по традиции обступили солдатики-слушатели, среди которых была знакомая ему парочка, с которой встречался еще на Воронежском фронте. В то время они были в составе 60-й армии, той самой, что спасала его малую, до слез любимую им родину. Теперь ребята, неразлучные Тильтиль и Митиль, такие милые у них были прозвища, напоминавшие о бельгийском романтике Морисе Метерлинке и его знаменитой в том времени «Синей птице», наделавшей шума в 1908 году в МХТ, в которой герои шли по свету в поисках счастья, а нашли его в отечестве своем, после госпиталя чудесным образом вдвоем оказались в составе Третьей ударной армии и выступали с ней в Берлинской наступательной.

Иван в Берлине. Фото предоставлено Дмитрием Шмелевым.

В качестве основного помощника в боевых защитных действиях армии был выделен 9-й гвардейский Уманский ордена Ленина Краснознаменный ордена Суворова танковый корпус. На зеленеющих привалах и потных перекурах, воодушевленный скорой развязкой и надвигающимися мирными событиями, весь этот корпус вдохновенно распевал свой негласный, принадлежавший лично ему, написанный для него в военных переживаниях Сашей Янежичем символ «В лесу прифронтовом, походный вариант». Смешавшись на этих перекурах с танкистами, в художественной солидарности верные искатели счастья – мужественный и порывистый Тильтиль и улыбчивый сердечный Митиль – узнали эту песню, и запели ее со всеми. А после счастливые, увидевшись со своим обожаемым артистом, тут же попросили его спеть их любимую, что певал он им когда-то под кудрявой летней листвой в июле 1942-го, «Два друга» Сергея Леонидовича Германова и Виктора Михайловича Гусева (деда ныне известного в широких кругах футбольного специалиста, проживающего на улице имени своего ближайшего родственника), которую считали «своим до гробовой доски» гимном, когда-то замеченным Леонидом Осиповичем Утесовым на спектакле в Московском театре промкооперации и подхваченным Иваном.

И кто бы подумать, ребята, мог, –

Пой, песню, пой! –

Что был из них ранен один в бою,

Что жизнь ему спас другой.

Иван Шмелев – Два друга (1960)

А после Ваниной бисовки, тепло обнявшись с певцом, ответно исполнили «Походный вальс» и рассказали о погибшем авторе этих редких слов. Не запомнить этой истории Иван не мог, эти самые веселые ребята, собирающие счастье на дорогах отчизны и делящиеся им со всеми, когда-то освобождали его Воронеж, его пышные льняные голубые степи, его крепких поджарых рыжих с золотом дончаков, безжалостно горевших в сорок втором, а сейчас, благодаря им, гуляющих на воле. Они защищали его дорогих наставников в техникуме, открывших ему дорогу в желанное искусство вокала, в его творчество, к его зрителю. Они очищали от скверны те улицы, по которым он в затаенной ночной тишине под высоким Альтаиром юношей бродил с нежной подругой и оставил на ее губах первый сладкий поцелуй. Город, та его часть, где он провел свои самые чистые минуты жизни, была захвачена. Иван очень страдал.

6 июля фашисты оккупировали уцелевший мост через Дон и вышли к Воронежу. Обороняющиеся красноармейские войска, укрепленные танковыми корпусами, предпринимали усилия контратаковать врага, но их попытки остановить неприятеля на подступах не сложились. Гитлеровцы взяли правобережный Воронеж 7 июля 1942 года. Оставшийся в одиночестве железнодорожный мост удерживал крохотный плацдарм на противоположном берегу реки. Солдаты отсыпали ему в помощь брод глубиной в полметра, невидимый с воздуха, что помогло армии закрепиться на левой стороне. Бои, доходившие до рукопашной, шли за каждый переулок, дом, этаж. В ходе битвы лета и осени 1942 года был сформирован выступ немецких войск длиной в 100 километров, вершиной которого являлся сам Воронеж. После окружения Паулюса в Сталинграде, ставкой было принято решение окружить недруга в Черноземье. 24 января 1943-го части 40-й и 60-й армий сумели перейти в наступление, на следующий день разбитый и обескровленный город был полностью освобожден.

«Город Воронеж является третьим после Ленинграда и Севастополя по длительности нахождения на линии фронта. Длительность нахождения Воронежа на линии боевых действий составляет 212 дней и ночей, причем все это время линия фронта проходила непосредственно через город. За всю войну было только два города (Сталинград и Воронеж), где линия фронта проходила непосредственно через город. Воронеж вошел в число 12 европейских городов, наиболее пострадавших во Второй мировой войне, и в число 15 городов Советского Союза, требующих немедленного восстановления. Во время боев в городе было уничтожено более 95% зданий». – Кузбасский следопыт.

Один из первых армейцев, вошедших в освобожденную столицу Черноземья, был потрясен: «Мы двигались по проспекту Революции. И не встретили ни одной живой души… Воронеж был мертв. Всюду горы развалин и черные остовы домов… Так мы прошли на запад по безжизненному городу».

Воронеж сражался, Воронеж не пал,

И ставка резервы к нему направляла.

Бросались танкисты в атаку с вокзала,

И сам Черняховский ее возглавлял.

И Гитлер, и «Блау» рассыпались в прах.

Фашистская рать до Берлина бежала.

А подвиг героев пребудет в веках,

Пока Черняховский стоит у вокзала.

У вокзала. Фото из свободного доступа.

– Эта упорная армия, эти люди спасали мой Воронеж, – медленно всплывая из памяти, продолжил маэстро. – Меня как по сердцу полоснуло, все разом увидел, заходилось все внутри, вот и отважился спеть. А пока готовил песню, вот тогда и вовсе утерпеть не мог. Спеть, но только не так, как это делал Георгий. Без хора, только один солист, неторопливо и задумчиво, вот как. Песня-воспоминание или песня-размышление. А поэтому, самое главное, никаких оркестров, вон Савелий мне подыграет да хоть и на тальянке. Виноградов спел абсолютно гениально, с большой эстетикой, широко, кантиленно, певуче. Так зачем же мне повторяться? Вот я и решил по-другому, этот текст – другой, он проще, совсем незамысловатый, но зато такой свой, родной, близкий, трогательный такой, этот экипаж машины боевой. Так я полюбил эту песню, даже голос приглушал, сдерживал, когда исполнял, такое уважение у меня было огромное к ее героям и память о них такая же огромная. Вот так у меня и вышло неспешно под гармонь. А тебя, замечательный человек, чем заинтересовала эта песня? Сам воевал на танке? – вдруг Ивана кольнула неправдоподобная, шальная догадка. – Может, с Сашей вместе? С Сашей ведь, – почти утвердительно дополнил и настойчиво прикоснулся к плечу собеседника певец. – А ты, как твое имя? Расскажи про него, пожалуйста, что он, какой? Я вот обещаю, как бы это ни было далеко, к матери его съезжу, найду, раз уж самого повидать не случилось…

– Зачем далеко? – с тихой открытой улыбкой, близоруко прищуриваясь, ответил молодой мужчина. – Совсем близко! Зовут меня Сашкой, Александром, я – Саша Янежич, Иван Дмитриевич, я ведь сам на фронте все документы в штабе вел, да меня ранило, вот путаница и произошла, а я просто мечтал вот так вот с вами познакомиться и хотя бы рядом постоять, и сказать: «Спасибо тебе, дорогой наш артист».

6 апреля 1985 года в честь сороковой годовщины победы над врагом гвардии старший сержант поэт-фронтовик журналист газеты «Тульская правда» Александр Алексеевич Янежич был награжден орденом Отечественной войны I степени. Тем солнечным развесеннившимся днем, веселый, взволнованный, возвратившись с радостного праздника, он вдруг вспомнил своего маэстро: «Иван Шмелев, ну почему так рано, как же так вышло? Ты спел мою песню, думая, что сам остался жив в войне, а меня уже давно нет, а все оказалось иначе. И контужен я был, и ранен, но уже больше двадцати лет, как нет тебя. И не обнимемся мы, и не споем вместе, как мечтали, когда-то написанную мною на фронте песню для моих вояк. Прости, так вышло, дружище. Спи, Иван Дмитриевич, не волнуйся, тебя помнят, и спасибо, дорогой, за поддержку нашего брата-солдата, за доверие твое, за сопереживание, за любовь. За наше совместное правое дело и бессмертный подвиг всех граждан нашей огромной великой страны!»

ПОХОДНЫЙ ВАЛЬС  (музыка Матвея Блантера, текст Александра Янежича, поет Иван Шмелев)

На башню танка сел радист

Веселый, как огонь,

И, как заправский гармонист,

Подругу взял – гармонь.

Легко притронулся к басам,

Прошел по голосам

И заиграл любимый вальс

Товарищам-бойцам.

По пояс вылез, люк открыв,

Механик и запел,

Ему ответил командир,

Башнер за ним поспел.

Радист веселый подхватил

Напев любимый свой,

И заряжающий вступил,

Бася со всей душой.

Гремит салютом звучный бас,

Кружится хоровод,

И кажется, что этот вальс

Сам танк теперь поет.

Мы с этим вальсом шли вперед

За наш родной народ,

Походный вальс, любимый вальс

Наш гармонист поет.

Про наши встречи, про девчат,

Оставленных вдали;

И про героев, про ребят,

Что до границ дошли;

Что снова мы готовы в бой,

В победный бой идти,

Что в мире силы нет такой,

Чтоб наш удар снести.

Труба тревогу нам поет

В осенней серой мгле.

Друзья, пора, пора в поход,

Уходим на заре.

Но вальс, как прежде, на устах,

Играй же, гармонист,

Любимый вальс, походный вальс,

Который пел радист.

Автор Наталья Легонькова.