Светлана Замлелова: «Святое беспокойство и творческие искания» (к 100-летию со дня рождения Эдуардаса Межелайтиса)

… Давным-давно, в некотором Царстве — некотором Государстве, — так обычно начинаются сказки, которые мы давно не читаем. Но именно такое начало подходит к воспоминаниям о Советском Союзе.

Слава не долговечна. И особенно это касается умерших писателей и поэтов. О замечательном литовском писателе, поэте Эдуардасе Межелайтисе,которому недавно исполнилось 100 лет со дня рождения, все, по крайней мере, в России, благополучно забыли.

«Я решила восполнить этот пробел», — пишет писательница Светлана Замлелова в своем посте в фейесбуке, анонсируя, очерк об этом замечательном литовском поэте. И надо сказать, пробел о Межелайтисе в материале восполнить удалось.

Понятно, что любая «писанина» — дело вкуса. Кому-то нравится, кому-то нет. Но то ли из-за схожести наших взглядов с писательницей Замлеловой, то ли ещё из-за чего, если бы я сам писал нечто «подобное», сделал бы абсолютно также, только умения не хватило бы.

В очерке есть всё: и «местечко», где родился поэт (а что ещё называется Родиной?), и стихи его, и он сам «чувствуется», присутствует незримой нитью.

Впрочем, смотрите сами …

[…

3 октября 1919 г. родился литовский писатель, народный поэт Литовской ССР, Герой социалистического труда Эдуардас Беньяминович Межелайтис. Он утверждал, что лучшим местом на земле всегда считал крохотную точку на планете под названием Карейвишкяй, что в переводе означает «Солдатское». Местечко, где будущий поэт Литвы увидел свет и сделал первые шаги, расположено в Шауляйском уезде на берегу реки Круои. Здесь вечно идёт дождь, вечно серое небо «упирается в зеленоватый отсвет Балтики», а серая глинистая земля всегда остаётся вязкой из-за непросыхающей влаги. Но побывавший в самых разных странах поэт уверял, что так и не встретил места прекраснее. С не меньшим почтением чем к пространству, относился Межелайтис и ко времени. Не только тот уголок планеты, где человек появился на свет, должен, по его мнению, навсегда оставаться для него лучшим, но и время, эпоха, когда суждено жить и творить, исполнять своё предназначение, брать то хорошее, что уже создано в мире, и самому пополнять человеческую сокровищницу, говоря слово правды и создавая хоть что-то прекрасное на земле.

Межелайтис был мыслителем, стремившимся познать каждую мелочь, встречавшуюся на его пути. Это отразилось во всём творчестве писателя, начиная стихами и заканчивая воспоминаниями. Для него словно бы не существовало ничего неинтересного, ничего неяркого или бессодержательного. Он, как и подобает подлинному мыслителю, стремился в каждой песчинке увидеть отражение Вселенной. И не просто увидеть, но опоэтизировать и воспеть. Неспроста он и сам сравнивал себя с певцами Востока – акынами, и собратьев-поэтов призывал к такому же бесхитростному и непосредственному восприятию мира. Вот, едет по бескрайней мёртвой пустыне акын, мерно вышагивает его верблюд – можно погрузиться в сон от этакого однообразия. Но человек, в душе которого живёт поэзия, не спит. Он не может спать. Ведь вокруг столько интересного и прекрасного. И он поёт обо всём, что видит и что слышит. Его зрение и слух обретают повышенную чуткость, он различает те образы и звуки, что, возможно, укрылись бы от пресыщенных сынов мегаполиса. Он воспевает небо и барханы, ветер и редких птиц, встречных людей и далёкие, но такие желанные оазисы. Конечно, городской житель воспринимает жизнь по-другому, да и сама жизнь его сложнее, а знания о мире масштабнее. Но поэт, где бы он не жил, должен, по мнению Эдуардаса Межелайтиса, сохранить простоту, свежесть и безыскусственность восприятия, искренний интерес к окружающему миру – всё то, что присуще акынам. Хорошо бы, считал Межелайтис, каждому стихотворцу иногда путешествовать по белу свету на своём верблюде и стараться воспеть всё увиденное. Разумеется, речь идёт не о настоящих верблюдах, а только о сохранении, о пестовании в себе первозданного, непринуждённого отношения к действительности, естественной любознательности, присущей человеку, и непритворного восторга перед красотой мира.

Межелайтис знал, о чём говорил и к чему призывал. Сам он умел искренне восхищаться всем, что его окружало, и передавать своё восхищение в стихах. Мир, по его мнению, устроен много проще, чем пытаются порой представить. Чтобы познать мир, нужно прежде всего научиться простодушному, ничем не скованному восприятию. И пусть главная тайна заключается в творчестве человека, в поэзии, для которой не нужна иная таинственность, кроме как заключённая в ней самой.

Поэзия – тайна, поэзия – красота, поэзия – смысл жизни и способ постижения мира. И Межелайтис, подобно акыну, видел прелесть повсюду. Не только серый глинистый берег реки Круои представлялся ему прекрасным, но также, например, цифры года и века его рождения. Его восхищение не ограничивалось местом, но простиралось и на время. Он воспел римские цифры XX, обозначавшие век, в котором выпало ему родиться, и арабские 1919 – отметившие год его рождения. Его завораживала и магия цифр – «19+19», и те события, что сотрясли планету накануне его появление на свет, накануне 1919 года.

В «Лирических этюдах» он посвятил несколько страниц описанию человеческих свершений, предшествовавших 1919 году. Это и залп «Авроры», и первые попытки построить общество совершенно нового типа, никогда прежде не бывавшего и невиданного в мире; это и поэтические новшества, появление новых ритмов и рифм, выход поэзии на улицы, под знамёна; это и научные открытия, подтверждение теории относительности: «пространство оказалось изогнутым и ограниченным, время – относительным, оба эти субстрата существования материи оказались близнецами, которых невозможно отделить и понять в отрыве друг от друга».

Словом, по убеждению Межелайтиса, и дождливая Литва, само название которой в шутку связывают со словом «лить», и местечко Карейвишкяй, и XX век, и 1919 год, то есть его личные пространство и время, были прекрасны и неотделимы друг от друга. Он воспел год своего рождения, называя его «самым лучшим». И это несмотря на то, что жизнь Эдуардаса Межелайтиса на первых порах, то есть именно в то время и в том пространстве, складывалась отнюдь не так уж счастливо и далеко не прекрасно. Мать будущего поэта не раз вспоминала, как преодолела искушение, возникшее в порыве отчаяния, бросить новорожденного сына в ту самую Круою – так тяжела и голодна была жизнь его родителей.

Мать свою, уроженку восточной Литвы, Межелайтис вспоминал как женщину тихую, мягкую, простодушную и глубоко верующую.

– Во имя отца, и святаго духа,

И сына его… Аминь.

Молится мама страстно и глухо.

Молитва её – полынь.

Вот имя отца и отцова сына

На горестной этой земле

Молится мама жарко и сильно

В ещё предрассветной мгле…

(«Портрет матери», пер. Л. Беринского)

Мать учила Эдуардаса просить у боженьки хлебушка, которого в семье вечно недоставало, несмотря на то, что отец ежедневно молол зерно на господской мельнице. При этом отец, выходец с запада Литвы, человек ясного ума и реалистического отношения к жизни, только усмехался на молитвы о хлебе насущном.

У отца – рука железной силы.

Песнь отца –

                    железной силы слово.

Руку сына,

                 что, крестясь, застыла,

выпрямить спешит рука отцова…

(«Портрет отца», пер. Л. Озерова)

Эти противоречия запомнились поэту на всю жизнь. Уже в детстве схлестнулись в его душе вера и сомнения, любовь и ненависть. И чем дальше, тем больше рождалось противоречий и вопросов. Почему, недоумевал он, у баронского дома цветут розы, на которые ему, обитателю жалкой лачуги, даже смотреть не дозволяется… Почему барон ездит в нарядной бричке, а отец, работавший не покладая рук, ходит в лаптях и шинели, подпоясанный верёвкою… Почему у барона полно хлеба, а отец, каждый день пропадавший на баронской мельнице, не имеет лишнего куска… Почему, в конце концов, сам Эдуардас и сестра его, в отличие от баронских детей, должны, босые, пасти гусей… И неспроста посвятил он сестре эти строки:

У тебя голубиные очи.

Но лишь косу ты примешься вить,

Так и кажется мне, будто хочешь

Свою девичью жизнь задушить…

(«Портрет сестры», пер. Л. Беринского)

Любимый XX век оказался щедрым на впечатления. Впереди у Эдуардаса будет рабочий посёлок и завод, куда с мельницы ушёл отец; учёба и увлечение марксизмом; комсомольское подполье, война, антифашистские листовки и, конечно, поэзия …]

Ну, а полностью очерк можно прочитать здесь.

Лазарь Модель.