Ушёл из жизни Евгений Евтушенко

05.11.20231342 прочитало0

Памяти Евгения Евтушенко

Поэту надо умереть,
Чтобы о нём заговорили
С той же силой, сколь
Не помнили до этого.

Дождик:
«Кап. Кап.
Кап»,-
С утра.
Кто был
Прав?
А кто
Не прав?
Шёпот
Ветра.
Шорох
Трав.
Слушать
Реквием
Пора.

Над могильною
Плитой
Раздаются
Чьи-то
Речи.
Как хвалебные
Наречья
Веят ветхлой
Пустотой.

Лазарь Модель.

1 апреля в Америке скончался Евгений Евтушенко. Посмертные речи начинаются обычно чуть позже. Но Евтушенко был столь знАчимой личностью, что «Некрологи» тут же пошли плавной чередой. Вспоминают, что ему была свойственна некая «самовлюбленность», что с одной стороны поэт противостоял власти (Танки идут по Праге …), с другой стороны шёл с ней на «компромисс». И т.д., и т.д.

Насколько комментарии объективны, вопрос, как всегда, спорный и неоднозначный. Можно ли говорить только о самовлюблённости (а у кого из людей великих, за редким исключением, её нет?), если, например, ещё в 70-е Евтушенко пишет в газете статью (а тогда это было много) о незнакомом сценаристе, давая очень лестную оценку его пьесе, а заодно заочную рекомендацию в Союз Писателей. Или, скажем, участие поэта в составлении Сборника «Поэты России?» Можно ли считать «кивком в сторону власти» песню «Хотят ли русские войны?»

Впрочем, каждый волен иметь своё мнение о тех, кто жив, и кого уже нет. Но кто отменит дар этого великого поэта? Его поэзию, поэзию столь сильную, что трудно сравнить с чем-либо. И как бы то ни было, что бы ни говорили, вместе с ним ушла целая эпоха…

Захоронен будет поэт, как он и просил, в Москве, в Переделкино, рядом с могилой Пастернака.

Царство ему Небесное! И вспомним немного его творчество.

БАЛЛАДА О ЛАСТОЧКЕ

Вставал рассвет над Леной. Пахло елями,
Простор алел, синел и верещал,
а крановщик Сысоев был с похмелия
и свои чувства матом выражал.

Он поднимал, тросами окольцованные,
на баржу под названьем ‘Диоген’
контейнеры с лиловыми кальсонами
и черными трусами до колен.

И вспоминал, как было мокро в рощице
(На пне бутылки, шпроты. Мошкара.)
и рыжую заразу-маркировцицу,
которая ломалась до утра.

Она упрямо съежилась под ситчиком
Когда Сысоев, хлопнувши сполна,
прибегнул было к методам физическим,
к физическим прибегнула она.

Деваха из деревни, — кровь бунтарская! —
она (быть может, с болью потайной)
маркировала щеку пролетарскую
своей крестьянской тяжкой пятерней…

Сысоеву паршиво было, муторно.
Он Гамлету себя уподоблял,
в зубах фиксатых мучил ‘беломорину’
и выраженья вновь употреблял.

Но, поднимая ввысь охапку шифера,
который мок недели две в порту,
Сысоев вздрогнул, замолчав ушибленно
и ощутил, что лоб его в поту.

Над кранами, над баржами, над спицами,
ну, а точнее — прямо над крюком,
крича, металась ласточка со всхлипами:
так лишь о детях — больше ни о ком.

И увидал Сысоев, как пошатывал
в смертельной для бескрылых высоте
гнездо живое, теплое, пищавшее
на самом верхнем шиферном листе.

Казалось все Сысоеву до лампочки.
Он сантименты слал всегда к чертям
но стало что-то жалко этой ласточки,
да и птенцов: детдомовский он сам.

И, не употребляя выражения
он. будто бы фарфор или тротил,
по правилам всей нежности скольжения
гнездо на крышу склада опустил.

А там, внизу, глазами замороженными,
а может, завороженными вдруг
глядела та зараза-маркировщица,
как бережно разжался страшный крюк.

Сысоев сделал это чисто, вежливо,
и краном, грохотавшим в небесах,
он поднял и себя и человечество
в ее зеленых мнительных глазах.

Она уже не ежилась под ситчиком,
когда они пошли вдвоем опять,
и было, право, к методам физическим
Сысоеву не нужно прибегать.

Она шептала: ‘Родненький мой…’ — ласково.
Что с ней стряслось, не понял он, дурак.
Не знал Сысоев — дело было в ласточке.
Но ласточке помог он просто так.

Песня Не спеши (А. Бабаджанян — Е. Евтушенко).
Поёт Муслим Магомаев.