Великий русский актёр и шансонье Александр Вертинский (часть 4)

Вертинский обошёлся без лечения в психиатрической больнице, характера ему было не занимать, а тут началась и Первая мировая война. Он попросился на фронт. С конца 1914 до января 1915 года Александр работал санитаром на 68-м санитарном поезде, курсируя  между передовой и Москвой. Получил лёгкое ранение. О том, как он сделал 35 000 перевязок, складывали легенды, однако один случай был совсем уникальный. 

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ А.Н. Вертинского (1889 – 1957): ПОЛКОВНИК С ПУЛЕЙ ОКОЛО СЕРДЦА 

[…

Однажды ко мне в купе
 (вагоны были уже забиты до отказа)
 положили раненого полковника. Старший
 военный врач, командовавший
 погрузкой, сказал мне:
 — Возьмите его. Я не хочу, чтобы он
 умер у меня на пункте. А вам все равно.
 Дальше Пскова он не дотянет. Сбросьте
 его по дороге.
 — А что у него?
 — Пуля около сердца. Не смогли
 вынуть— инструментов нет. Ясно? Он так
 или иначе умрет. Возьмите. А там —
 сбросите…
Не понравилось мне все это: как так —
 сбросить? Почему умрет? Как же так? Это
 же человеческая жизнь. И вот, едва
 поезд тронулся, я положил полковника
 на перевязочный стол. Наш
 единственный поездной врач Зайдис
 покрутил головой: ранение было
 замысловатое. Пуля, по-видимому, была
 на излёте, вошла в верхнюю часть
 живота и, проделав ход к сердцу и не
 дойдя до него, остановилась. Входное
 отверстие — не больше замочной
 скважины, крови почти нет. Зайдис
 пощупал пульс, послушал дыхание,
 смазал запёкшуюся ранку йодом и, ещё
 раз покачав головой, велел наложить
 бинты.

— Как это? — вскинулся я.
 — А так. Вынуть пулю мы не сумеем.
 Операции в поезде запрещены. И потом —
 я не хирург. Спасти полковника можно
 только в госпитале. Но до ближайшего
 мы доедем только завтра к вечеру. А до
 завтра он не доживёт.
Зайдис вымыл руки и ушёл из купе. А я
 смотрел на полковника и мучительно
 думал: что делать? И тут я вспомнил, что
 однажды меня посылали в Москву за
 инструментами. В магазине
 хирургических инструментов «Швабе» я
 взял всё, что мне поручили купить, и
 вдобавок приобрёл длинные тонкие
 щипцы, корнцанги. В списке их не было,
 но они мне понравились своим
 «декадентским» видом. Они были не
 только длинными, но и кривыми и
 заканчивались двумя поперечными
 иголочками.
 Помню, когда я выложил купленный
 инструмент перед начальником поезда
 Никитой Толстым, увидев корнцанги, он
 спросил:
 — А это зачем? Вот запишу на твой
 личный счёт — будешь платить. Чтобы не
 своевольничал.
И вот теперь я вспомнил об этих
 «декадентских» щипцах. Была не была!
 Разбудив санитара Гасова (он до войны
 был мороженщиком), велел ему зажечь
 автоклав. Нашел корнцанги, прокипятил,
 положил в спирт, вернулся в купе. Гасов
 помогал мне. Было часа три ночи.
 Полковник был без сознания. Я разрезал
 повязку и стал осторожно вводить
 щипцы в ранку. Через какое-то время
 почувствовал, что концы щипцов
 наткнулись на какое-то препятствие.
 Пуля? Вагон трясло, меня шатало, но я
 уже научился работать одними кистями
 рук, ни на что не опираясь. Сердце
 колотилось, как бешеное. Захватив
 «препятствие», я стал медленно
 вытягивать щипцы из тела полковника.
 Наконец вынул: пуля! Кто-то тронул меня
 за плечо. Я обернулся. За моей спиной
 стоял Зайдис. Он был белый как мел:
 — За такие штучки отдают под
 военно-полевой суд,— сказал он
 дрожащим голосом.
Промыв рану, заложив в неё марлевую
 «турунду» и, перебинтовав, я впрыснул
 полковнику камфару. К утру он пришёл в
 себя. В Пскове мы его не сдали. Довезли
 до Москвы. Я был счастлив, как никогда
 в жизни! В поезде была книга, в которую
 записывалась каждая перевязка. Я
 работал только на тяжёлых. Лёгкие
 делали сестры. Когда я закончил свою
 службу на поезде, на моем счету было
 тридцать пять тысяч перевязок!

 — Кто этот Брат Пьеро? — спросил
 Господь Бог, когда ему докладывали о
 делах человеческих.
 — Да так… актёр какой-то,— ответил
 дежурный ангел.— Бывший кокаинист.
 Господь задумался.
 — А настоящая как фамилия?
 — Вертинский.
 — Ну, раз он актёр и тридцать пять
 тысяч перевязок сделал, помножьте все
 это на миллион и верните ему в
 аплодисментах.

 С тех пор мне стали много
 аплодировать. И с тех пор я всё боюсь,
 что уже исчерпал эти запасы
 аплодисментов или что они уже на
 исходе. Шутки шутками, но работал я в
 самом деле как зверь…

…]