Владимир Крупинин: Исцеление

Ранней осенью в монастыре отпевали хорошего человека. Сладкий кадильный дым, умилительные слова молитв, согласное пение хора снимали скорбь, умиротворяли.

После отпевания архимандрит пригласил меня к себе и решительно сказал:

– Сколько я ещё могу отпевать? Конечно, Богу виднее, кого призывать, но Он не возбраняет нам заботиться о здоровье. А оно необходимо для трудов во славу Божию. Так? Вы согласны?
– Н-ну да, – я не понял, к чему это сказано.
– Вот что, – решительно сказал архимандрит, – и не вздумайте отказываться от моего предложения.
– Какого?
– Вы плохо выглядите. Надо вам немедленно лечь на обследование. У нашего спонсора есть договорённость с одним, очень хорошим лечебным центром. За неделю ничего не изменится. Вас полностью обследуют, дадут какие-то рекомендации. Может, где-то что-то надо подвинтить, что-то убавить, а что-то прибавить. Усилить защиту против инфаркта-инсульта. Как раз сегодня арендованная спонсором отельная палата освободилась. Завтра с утра будьте готовы.
– Но…
– Вы служили в армии?
– Так точно.
– А у нас дисциплина сильнее, чем в армии. Примите как послушание.

Вернулся домой – жена встречает очень радостная.
– Это же очень хорошо – обследоваться. Врач звонил, говорит, чтоб ты взял халат, пижаму и шлёпанцы.
– Но у меня нет халата и пижамы, – обрадовался я. – Может, не примут?
– Есть же летние брюки лёгкие, и туфли летние есть. И приличные тапочки. И курточка лёгкая. Я уже приготовила. Вот ложечка для заварки, тебе Валя подарил, вот чай. Но врач сказала: там нет посещений. Почему?
– Почему вообще меня туда везут?
– Обследоваться! Тебе это надо. Ты плохо спишь.
– Да сейчас уже и медведи в берлоге плохо спят.

И вот, жизнь моя назавтра с утра резко изменилась: в сопровождении монастырского врача я был доставлен в этот медицинский центр. Ехал с великой неохотой, надеялся, что что-то сорвётся и я вернусь. Ещё ограда устрашила – высокая, плотная, по верху обведённая колючей проволокой. Проволоку облагораживал оплетавший её дикий виноград.

– Тут был связанный с обороной режимный объект. В 90-е ликвидировали, потом ни то, ни сё, потом вот медицина, – объясняла врачиха.
На проходной, оказывается, и пропуск был уже заказан. В приёмном отделении она меня сдала другому врачу, та велела мною заняться женщине в синем халате. А эта отобрала у меня верхнюю одежду и обувь, видимо, чтобы не сбежал, дала больничные тапочки и сопроводила в терапевтическое отделение. Просторный лифт, потом длиннющие чисто вымытые пустые коридоры с дверьми справа и слева. Очень похоже на тюрьму для блатных. Завела в кабинет, где у меня прослушали грудь и спину, измерили давление и ещё одна сопровождающая привела, наконец, в отдельную палату. Стол, стул и какая-то замысловатая кровать на шарнирах. На стене провода, кнопки, табличка: время приёма пищи, процедуры, подъём, отбой, номера телефонов дежурной.

Я хотел полежать на кровати, я же лёг на обследование. Собирался осмыслить перемену в жизни, но даже и не присел: пришла медсестра и повела к заведующей. Попросила отключить телефон. А он у меня, оказывается, и вообще сегодня не включался. На ходу сообщила, что из центра выходить нельзя, только по заявлению, которое подпишет лечащий врач и которое заверит зав. отделением.
А вскоре сама зав. отделением обрадовала ещё и тем, что это обследование не неделя, а минимум десять дней. Да и то, сказала, это очень быстро для полного обследования. Очень много анализов, и разовых, и повторных, всё это скоро не бывает. И из пальца, и из вены, и сок желудочный, и, конечно, моча. И капельница, и таблетки утром и вечером, и всякие рентгены. Кардиограммы, энцефалограммы. УЗИ. И процедуры. И глотание маленькой телекамеры, тоже всё будет.

– А выходить, значит, нельзя?
– По специальному разрешению. Но у вас будет такой плотный график, что выходить будет просто некогда.
Я затосковал: уж хватило бы в моей жизни заборов, ограждений и оград, но куда тут денешься, архимандриту надо подчиняться.

Подписал, не читая, несколько многостраничных бумаг, вернулся в палату. Подошёл к окну. И такой мне вид открылся! Он меня необычайно восхитил и даже примирил с ролью временного жителя в запертом пространстве. Центр этот на юго-востоке столицы. Из окна палаты был вид на Московскую кольцевую автодорогу, МКАД, за ней Николо-Угрешский монастырь. В нём я, конечно, бывал. Но была видна ещё и церковь села Беседы, вот что впечатлило. Я её многократно замечал, когда проносился по этой кольцевой трассе. И справа налево, и слева направо. Невольно возникло сравнение с наброшенными на город овальными обручами хула-хуп. И Москва их крутит, вращаясь одновременно и туда и сюда. Она такая – всех завертит. А, может, и они её.

Но вот почему-то в церковь Рождества Христова в Беседах не получалось заехать: или торопился, или ещё что. Всегда жалел: село Беседы значительно для русской истории. Не только от того, что тут располагались великокняжеские угодья, но главное – тут происходил военный совет – беседа – перед Куликовской битвой.

И я возмечтал побывать в Беседах. Казалось, село близко. Дойти до кольцевой автострады, перейти её, тут и церковь. Может, тут километра два. Да, надо жене позвонить, обещал же. Но когда было звонить? И только начал тыкать в кнопки мобильника, как в палату, безо всякого стука, пришла женщина в белом, в затемнённых очках и – ни здравствуйте, ни прошу прощения – сразу:

– Отключите телефон, садитесь. Я ваш лечащий врач. Римма Оскаровна. Левую руку кверху ладонью на стол.
Стала измерять давление. Потом прослушивать.

– А от чего меня лечить? – спросил я. – От старости же не лечат. У меня оба дедушки у врачей не бывали, а жизнь-то какая им досталась, и ничего, жили. До старости дрова пилили-кололи. Хочу на них походить.

Моя разговорчивость ей не понравилась. Так я понял. Или она немножко недослышивала. Также я сообразил, что они у меня все равно чего-то найдут. А дальше по кругу: примутся одно лечить, другое тоже захочет лечиться, и уже из этого круга не выскочить. Тут только начни.

– Меня же только на обследование положили. Так-то я себя хорошо чувствую. Если что-то и есть, так возраст всё-таки. – Я всё-таки надеялся, что она даст мне от ворот поворот, то есть получится, что не сам отсюда убегу. А убежать мне захотелось.

– Зачем меня здесь держать? – рассуждал я, тоскливо глядя на белые стены. – Живу же. Не слепой, не глухой. А если что и есть, так это нормально. Надо же от чего-то умирать.
Врачиха, никак не реагируя на моё нытьё, присела к столу и стала заполнять бумажки, похожие на квитанции. Может, она меня и не слышала. Протянула несколько штук:
– Это уже на сегодня. На завтра у дежурной медсестры. С утра не завтракать, анализ крови. – Снова померила давление.
– Нормальное? – спросил я. – Третий раз за два часа измеряете. Конечно, оно от переживаний прыгает.
– А какое для вас нормальное? – спросила она.
– Не знаю, – честно сказал я. – Да зачем и знать? Прекрасно себя ощущаю! Может, ничего мне и не нужно? Поеду обратно?
– Вы прибыли на обследование, – холодно сказала она, – а в этом обследовании многие десятки параметров, кроме кровяного давления.
– Хорошо, спасибо. – Я взял бумажки.
– Давайте познакомимся, – сказала она.
– Так мы же уже знакомы. Вы – Римма Оскаровна.
– С вашим организмом. Снимите рубашку.

Выслушивала она мои внутренности внимательно. Эти с детства знакомые: дышите-не дышите.

– Повернитесь спиной. – Простучала лопатки и рёбра. – Рёбра ломали?
– Да. Восьмое-девятое слева. Но всё зажило.
Она присела к столу. И стала допрашивать и записывать, будто сама вела протокол:
– Рост?
– Прямо военкомат. Вообще всегда было метр восемьдесят, но сейчас, чувствую, уменьшаюсь.
– Вес? – Она, наверное, была врач-робот.
– Тоже по-разному. Но стараюсь за семьдесят семь не заезжать. Две семёрки, а не три. Шутка. Был портвейн знаменитый «Три семёрки».
– Пьёте?
– В тяжком прошлом. «Для пьянства вот какие поводы: крестины, свадьба, встречи, проводы, уха, защита, новый чин и… просто пьянство без причин». Даже не моргнула.
– Бывает утомляемость?
– Ну да, я ж не трактор. Трактор и то…
– Изжога?
– Бывает. Но это у меня с армии. Там, знаете, чем изжогу лечил? Пеплом от сигареты. Я же, дураком был, ещё и курил.
– Головокружение при перемене положения тела?
– Так как не бывать, бывает. Если согнуться, да резко разогнуться. Но можно резко и не разгибаться.
– Дискомфорт в левой стороне груди?
– Поволнуюсь когда. С женой когда поссорюсь. Тут да, дискомфорт.
– Боли в шейном отделе позвоночника?

Я напряг затылок и признался:

– Это тоже есть. Но это опять же всё как у всех.
– За всех не надо отвечать. Снижение памяти?
– Да вроде пока помню. Где позавтракал, туда же обедать иду. – Я надеялся, что врач понимает шутки. – Конечно, уже не как молодой. Да и зачем много-то помнить. «Отче наш» выучил и хватает.
– Горечь во рту? Отрыжка?
– Можно, я рубашку надену? – спросил я.
– Можно не спрашивать. Икота?
– Бывает. – Но скажу: икота, икота, иди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого, то без всякого лекарства проходит.

Нет, врачиха, а ведь молодая ещё, была без эмоций:

– Перенесённые заболевания, операции? Какие, когда, под каким наркозом? Общим, местным? Контакт с инфекционными больными?
Я перестал шутить, отвечал на вопросы. Сообщил о перенесённых пяти операциях под общим наркозом.
– Но они были давно, хорошо прошли, всё прошло.
– Ложитесь. Расстегните ремень. Спустите брюки. – Она стала мять живот. – Тут чувствуете? Тут? Тут?
– Везде чувствую, – доложил я. – Но нигде не болит.
– Сядьте. Покажите язык. Высуньте побольше. Уберите. Повернитесь вправо. Так. Теперь влево. – Она и в уши поглядела, и глаза проверила, заставив меня поводить ими в разные стороны. – Это так, прикидочно. Подробнее уже специалисты. – Подержалась за пульс.

Чего-то ещё пописала.
Нет, это была не женщина, это был робот. Её, наверное, делали в Японии по спецзаказу. Она встала:

– Какие будут просьбы?
– Будут. Убрать телевизор.
– Но можно же не смотреть.
– Нет, даже один его вид вызывает аллергию.

Она пожала плечами и вышла. Я включил телефон, сразу занывший. На экранчике прочёл: номер такой-то. Конечно, жена, звонила. Семь раз. Вызвал её, даже оправдываться не стал: она с ума сходила, думала, что случилось, я же не отвечал. Не сумев до меня дозвониться, в интернете нашла телефоны центра, меня отыскали в списках отделения, даже сказали ей номер телефона палаты. Но и он не отвечает.

– Ты меня в могилу загонишь!
– Осмотр был. У меня минуты не было, чтоб позвонить.
– Именно для меня не было.
– Я не знал, что в палате есть телефон. А, вижу – над кроватью. А, он в розетку не включённый. Включаю. А какой у меня номер? А, тут написан.
– Осмотр был, и что?
– Я весь больной.
– Я это знала. Что-то серьёзное? Будут лечить?
– Будут в гроб загонять. Помнишь шутку про врачей? Консилиум: «Ну что, лечить будем, или пусть живёт?». Или вторая: «Несмотря на все наши старания больной выжил».
– Что-то серьёзное, я спрашиваю?
– Абсолютно здоров. Хоть в космос отправляй. Будешь женой космонавта. – В палату постучали. – Извини, пришли, позвоню. Да!

Пришёл мужчина в синем халате с белым воротником:

– Сказали телевизор у вас забрать. Они не шутят?
– Здесь разве шутить умеют? Да, спасибо, заберите.
– А что так?
– Ненавижу.
– Так-то так, – согласился он. – Но, а вдруг «Барселона» играет.
– Так чего ж ты не за своих болеешь?
– Я за игру болею. А наши что? По минуте думают: пнуть по мячу или указаний подождать. В Лондоне, в 68-м, по-моему, когда мы победили, им нечего было на приём к королеве надеть. За родину воевали, нынешние за деньги, где ж тут победы будут? Ну, вообще-то на чемпионате поднатужились, да и то, даже не четвертушка, восьмушка. Так и то, какое ликование развели.
– Но победы нужны, как без них?
– Без них никак. Какая боль, какая боль: Россия – Саудовская Аравия: пять – ноль.
Он ушёл, я стал звонить жене. Она ответила, но в дверь вновь постучали. Дежурная. Принесла ещё листочки. Разложила на столе и те, что заполнила врачиха, тоже разложила. Стала объяснять порядок посещения кабинетов.
– Этаж, номер, время, всё прописано. Сложено по порядку. Лучше приходить заранее. А то у нас есть любители лечиться. Ещё запомните номер стола. У вас пока общий. То есть не диета. Уже скоро обед. Или сюда принести?
– Это уже, когда залечите до лежачего положения, тогда.

Но эта хотя бы улыбнулась.

На обеде, куда потихоньку сходились люди в пижамах, меня удивила тишина. Даже ложки-вилки не брякали. За компотом все ходили со своими кружками. У меня своей не было. Раздатчица удивилась, но тут же взяла белую больничную кружку, ополоснула, потом, сказала: «Кипятком поливаю, это будет ваша персонально, возьмите с собой в палату. У вас должен быть чайник».

Полностью материал читать здесь.

Светлана Замлелова — главный редактор литературного и исторического журнала «Камертон».