Михаил Ширвиндт об отце и семье

В каждой семье есть свои правила жизни, фамильные способы выживания. А какие в клане Ширвиндтов передаются из поколения в поколение? Версия Михаила Александровича Ширвиндта.

– У меня было три этапа во взаимоотношениях с родителями. Первый, детский и юношеский: когда только и ждёшь, что родители уйдут куда-нибудь из дома, и вот тогда ты, наконец, оторвёшься с друзьями. Потом стало казаться, что с папой и мамой вполне сносно проводить некоторое количество времени, во всяком случае терпимо. И третий этап, в котором я счастливо пребываю уже многие годы, – это неизменный кайф от общения с ними. Не всем везёт обрести в родителях друзей. Мне посчастливилось. Моим детям, Саше и Андрюше, тоже. Они, кстати, гораздо раньше меня вступили в третий этап и давно дружат и с родителями, и с дедушкой, и с бабушкой.

Вот наш дед пишет, что его опыт не нужен молодому поколению, внукам, что они его всерьёз не воспринимают. Папа-папа!.. На самом деле, как бы мои дети над тобой ни подтрунивали, они понимают, что ты – основа основ, стержень нашего клана. И ты это прекрасно знаешь. Так что в этом Александр Анатольевич, я бы сказал, слегка лукавит и мягко кокетничает. А если говорить точнее, использует свой фирменный стиль – иронию. Витамин, облегчающий жизнь и, возможно, её продлевающий. Наш семейный способ выживания. Потому что только юмор, ирония спасают. 

Согласитесь, если ко всему вокруг, начиная от гвоздя и заканчивая мировыми катаклизмами, относиться глобально-серьёзно, с выпученными глазами, то не хватит никакого духу. На том и держимся. Все Ширвиндты существуют в данной стилистике, дети выросли в такой атмосфере, впитали, как говорится, с молоком дедушки и папы, поэтому да, все мы – шутники и мастера по части иронии. Это можно назвать генетикой, можно – наследственностью. Факт остаётся фактом – это передаётся из поколения в поколение.
 
Про великанов и лилипутов

То самое «преодоление старения», о котором отец пишет с грустью, мне кажется, ему замечательно удаётся. Я же частенько встречаю его сверстников и вижу: они далеко не в той форме, в какой сейчас папа. Он всем фору даст! Вот мои родители каждое лето ездят на Валдай, в санаторий на озере Ужин. И мы все их там навещаем. Это такой отпуск-рыбалка. Каждый день в четыре утра папа уже сидит с удочкой на пирсе. В семь утра они с товарищем, снимающим по соседству дачу, который тоже там обычно ловит рыбку, уже выпивают первую рюмку. И вот они сидят, потягивают алкоголь, несколько рюмочек, а в девять утра им из санатория привозят манную кашу. Это завтрак. За завтраком следует сон… 

Я, когда приезжаю, в таком режиме жить не могу. Если пытаюсь – хожу разбитый, еле ползаю. И кому я это ни расскажу, все говорят: «Ну, это старая школа! Мы уже так не потянем…» Так и есть! Для нашего поколения это великаны, до которых мы так и не доросли? Почему? Оказались слабаками или просто жизнь у нас другая? Нет у меня ответа…

Но иногда отец ведёт себя чисто как дитя! Вот пожалуйста – весело рассказывает, как я убедил его бросить курить, а какое-то медицинское светило – разрешило. Я уже всем, кому мог, сказал: зачем обращаться к этим старым идиотам, пусть и профессорам и академикам, выжившим из ума? Я папу возил к хорошему врачу на обследование, и тот его пуганул, мол, кашляешь, курить тебе нельзя. И папа бросил. И год, целый год он не курил! И прекрасно себя чувствовал! А потом попал к этому идиоту, от которого услышал: «Зачем бросил? В нашем возрасте уже нельзя менять привычки». И счастливый папа снова закурил. Вот этим я был очень раздражён, я до сих пор зол! Не знаю конкретно, что это за профессор, которому девяносто лет, но ему надо дома отдыхать, а не советы давать. Уже есть другие врачи, молодые, которые больше знают и понимают.

Недавно одной нашей общей знакомой потребовалась сложная операция. И все эти академики, светила, которым далеко за семьдесят пять, дружно заявили: случай тяжелейший, трудно взяться, да в её-то годы, и не надо, и не выдумывайте… По сути, отказались от неё, бросили на произвол судьбы. Пока один молодой врач не сказал: «Да ерунда, я помогу!» И сделал операцию. И всё теперь с ней нормально. А мы всё опираемся на мнения этих… динозавров.

Не могу сказать, что папа к моим словам совсем не прислушивается. К каким-то прислушивается. Но тут тоже «старая школа» срабатывает. Например, я никак не могу убедить родителей не пить растворимый кофе со сгущёнкой и не есть вареную колбасу из магазина с жутким дрожжевым хлебом. Упорствуют не по-детски!
 
Ради красного словца…
 
Рецептов воспитания в нашей семье никаких нет. Соглашусь с отцом, который часто повторяет, что все разговоры о воспитании – туфта. Сколько ни воспитывай ребёнка, гены всё равно возьмут своё. Что заложено в ночь любви или случая, то, в конце концов, и проявится. Впрочем, говорить-то папа так говорит, при этом полвека назад на воспитательные крики в мой адрес он не скупился. Если бы современные дети услышали, как в самые горячие моменты кричал на меня мой отец, у них бы осталась психологическая травма на всю жизнь. Я же был малыш закалённый. В общем, папа как мог пытался внести вклад в моё воспитание. Без толку! И в моём начальном образовании, чего скрывать, его участие минимально. Единственное, что помню в этом плане, – наши совместные прогулки в годы моего раннего детства. Мы шли по Медвежьему переулку, поворачивали в Столовый… И папа заставлял меня читать по буквам афиши. Особенно мучил теми, в которых в фамилиях исполнителей была буква «р», которую я не выговаривал: Рихтер, Шпиллер, Ростропович… Конечным пунктом прогулки был отдел «Соки-воды» в магазине «Консервы». На широченном мраморном прилавке стоял стакан с мокрой красной солью, в другом стакане плавала ложка, в прилавок было вмонтировано приспособление для мытья посуды, а над прилавком возвышался штатив с соковыми конусами. Тётя в несвежем белом халате наливала нам один за другим разные соки в стаканы. Мы пили, наблюдая интересную жизнь магазина, и потом быстро-быстро возвращались домой. Иногда бегом – после восьми-то стаканов! По-моему, мы оба любили эти прогулки.

Нежным и послушным ребёнком я не был. И меня худо-бедно наказывали за мои многочисленные выходки, а вот дети мои оказались уже не такими шаловливыми. Другое поколение, другая жизнь! Они и в школу ходили с удовольствием, а не с ужасом, как я, у них там была своя комфортная тусовка.

И вот ещё что отличает старшее поколение мужской части нашей семьи: ради красного словца мы готовы на многое! Чуть присочинить – не грех, а доблесть, признак таланта, которым наделён рассказчик. Но иногда у папы это переходит все допустимые границы! Была история, когда меня в детстве (и, признаюсь, заслуженно!) родители отлупили «вьетнамкой», такой резиновой тапочкой. Когда уже в зрелом возрасте я рассказывал эту историю и доходил до тапочки, родители всегда возмущались: «Никто тебя никогда не бил!» 

Однажды в одном совместном интервью папа бросил: «Ты ещё скажи, что мы тебя оглоблей били!» Прошло пару месяцев, и вижу, как в какой-то передаче папа, рассказывая обо мне, неблагодарном ребёнке, заявляет: «Представьте, друзья, он заявляет, что мы его били оглоблей!» (Смеётся.) Так что грош цена всем историям, рассказанным папой! Единственный человек на земле, который всё про всех помнит, который знает, как было на самом деле, – мама. Поэтому она главный редактор семейной истории.

А ещё у папы в последнее время пунктик появился: он, говоря о ком-то, кого уже нет на этом свете, обязательно вворачивает «покойный». Иногда это принимает какие-то прямо жуткие формы. Недавно на всю страну сказанул: «И вот приходит покойный сантехник…» Поэтому мы, родня, стали переживать, когда папа держит речь публично. Намедни с напряжением слушали его выступление по радио: держится нормально, молодец… И вдруг, когда его спросили что-то про Дом актёра, про то, кажется, как выбивали это здание, папу прорвало! Он: «Ну, мы тогда собрались – Этуш, Табаков, я – и пошли за покойницей Эскиной…» Прямо видишь эту кошмарную процессию! Но в остальном продержался, молодец. (Смеётся.)
 
Про чушь прекрасную

Я из поколения, рождённого в 50-е годы. Мы тоже застали все перемены, произошедшие со страной. Но мы их успешно переварили, а вот «отцам» пришлось, конечно, намного сложнее. Вообще люди папиного поколения удары, когда рушилась страна и власть, – они толком их, по-моему, не восприняли. Им было тяжелее всех, но они не изменились! До сих пор у отца и его ровесников очень пиететное отношение к власти. Если в Европе давно уже привыкли к тому, что чиновники – это менеджеры, вот они кто, не более того, а у нас неизменно: ой, начальник сказал!.. И все боятся. 

Помните, было время, когда за Лужкова голосовало девяносто семь процентов москвичей? Как только его турнули, он по инерции снова выдвинул себя на следующие выборы и набрал всего два процента. Раз ты уже не начальник – всё. Мы теперь другого полюбим. Непробиваемые! И папа мыслит по старинке. Я часто спорю с ним и потом ругаю себя за это страшно. Потому что спорить бесполезно – каждый остаётся при своём.

Но при всех минусах того советского периода была и масса плюсов. Я даже считаю, что опыт многолетнего проживания в многолюдной коммунальной квартире в Скатертном переулке пошёл на пользу нашей семье. Народ там подобрался разношерстный – интеллигентный и не очень, от рафинированных барышень до буйного алкоголика. Всего – пятнадцать человек! И папа умел найти общий язык с каждым. Папин конформизм, наверное, послужил основой образования нашей довольно «сложной», многонациональной семьи. Хотя нет, с многонациональностью я погорячился – национальностей у нас всего две, и обе чистейшие! 

По маминой абсолютно русской линии – столбовые дворяне и купцы высших гильдий, по папиной – чистейшие евреи литовского и одесского разлива. Думаю, соединение во мне этих не самых совместимых кровей привело к тому, что я с иронией отношусь к обеим нациям, считаю, что гордиться только своей национальностью – удел унылых неудачников. И корни того, что я стал «безродным космополитом», – тоже в этом…

В годы папиных молодых лет и «бухали» романтично, и дружить умели. Тогда всё было соткано из дефицита. Оказалось – ценнейшая штука. Потому что все хотели это побороть и умели радоваться пустякам. Сейчас в стране есть всё, но, когда всё доступно, начинается: а может, это или лучше – то… Мне кажется, так и пропадает острота, страсть в желаниях. У папы много воспоминаний на эту тему.

Годы папиной молодости – это время авантюр, необходимых, чтобы жизнь сделать радостнее. А эти прекрасные дружеские выпивания на капоте в гараже под шпроты – эх!.. Папа пишет, что сейчас пить стали меньше, потому что у людей стало больше работы и меньше свободного времени. Не уверен, что это так, – это я о сокращении потребления. А вот то, что романтика ушла из этого занятия, – точно. Всё ушло, что приносило простую, неспешную радость. Жалко… И об этом ностальгируют не только отцы, но и мы, их дети…
 
О временах и нравах

Не думаю, что отец о чём-то сильно жалеет – не смог, не осуществил… А все его бурные порывы, и это объективный факт, заключались в том, что он, будучи на короткой ноге со всеми и на ты, от мэра до президента, всю жизнь кому-то что-то выбивал: квартиры, звания, путёвки в санаторий… И никогда не просил для себя. Он и сейчас продолжает этим заниматься, только нет былых мощностей. И времена другие. Раньше многое решалось на основе дружбы и договоренностей, а сейчас роль играют деньги, которых в помине нет. 

Все современные дивы, певцы и прочие живут в особняках и в пятиуровневых квартирах с охраной и ездят на лимузинах, а мои родители, начиная с 1965 года, живут в маленькой трёхкомнатной квартире на Котельнической набережной. Реально очень маленькой. И прекрасно живут! У них нет материальных амбиций. А я, например, знаю разных олигархов и полуолигархов, которые сильно тоскуют, если вдруг нечем потрясти воображение собрата по доходам – а хочется! Скажем, вышла последняя модель «роллс-ройса», а она у него уже есть – и что делать? Чем поражать? Интеллектом поражать не могут – только богатством, только тем, кто больше наворовал. Они этим кичатся в открытую, не скрывая. А чего ещё ожидать – типичная психология неподготовленности к богатству…

Надо сказать, папа тоже пару раз было хвастанул в богатой компании. Но как! И в этом вся его натура… Это было в начале 90-х, когда в губерниях, смежных с Московской, можно было прикупить дом за тысячу рублей. Именно за такие деньги мы и приобрели в деревне Сенцово Тверской губернии бывший магазин. Он прекратил своё существование как магазин (там было два отдела – промтоварный и продуктовый) в силу ветхости. Планировали превратить его в жильё и приезжать иногда летом. С обеих сторон этого здания стояли два таких откоса – подпорки из досок, потому что при сильном ветре дом покачивался, и мы боялись, что он просто свалится. Но, надо признать, в таком виде он у нас лет пятнадцать простоял… 

Так вот. А папа был членом Московского Английского клуба, в который в те годы стали вхожи всякие люди из Тюмени, разбогатевшие на нефти. И вот как-то все там сидели и рассказывали: один купил яхту, другой – дом в Тироле… Хвастались. Отец слушал-слушал – и тоже голос подал: «А я тут тоже недавно купил… магазин в Тверской губернии». И все с уважением на него посмотрели. И потом в той же тусовке и при тех же обстоятельствах, после того, как выслушал список новых приобретений товарищей по клубу, папа сказал, что купил землю в Германии. На вопрос «сколько?» уклончиво, но с достоинством ответил: «Немного». И все снова посмотрели на него с уважением. Причём в этом случае папа ничего не придумал. Они с мамой незадолго до того вернулись из Германии, ездили в гости к друзьям, и в Кёльне, в цветочном магазине, приобрели цветок в горшке. Который привезли домой. Немецкой земли в горшке, конечно, было немного…

Записала: Марина Бойкова.