Лазарь Модель: Я – “есмь” /Продолжение “Сына кулака”. Глава 4. За гранью.

— Егор, а к тебе Привидение матери по-прежнему приходит? — спросил вдруг Колька, когда они шли по коридору своего этажа.

От неожиданности Егор даже съежился от вопроса.

— Ну, да, бывает, — немного помедлив, буквально промямлил он.

Егор не любил, когда Колька из любопытства затрагивал «больную» для него тему. Очень уж не хотелось казаться «странным» в глазах окружающих. А теперь это еще напоминало о предупреждении о грядущей опасности, прозвучавшем от Евгения Петровича в прошлый раз.

Нет, Пахомов не был суеверным, он даже не знал этого слова. Не был и трусливым. Наоборот. Просто у него не выходили из головы слова «особиста», сказанные ему в далеком — далеком детстве, что он — сын кулака, а, значит, чуждый обществу элемент, и всегда будет таким. А, значит, любая его «особенность», могла показаться соответствующим «структурам», как опасность для советского общества. Мало ли, что.

В детдоме, думая о «чуждом» элементе, ему вспоминались и давние рассказы родственников, что у них в родне действительно были состоятельные люди, не только работавшие на земле. Но об этом нужно было совсем молчать. Не проболтаться в разговоре с кем-то.

Словом, идя по коридору с другом и соседом по комнате, уйдя интуитивно от ответа, Егор не предполагая, точнее не зная, что ничего просто так в жизни не происходит, все имеет свою закономерность.

Клубок событий, сплетенных единой нитью, продолжил разматываться в ближайшую субботу поскольку Колька нечаянно-негаданно притащил домой бутылку вина и квашеной капусты с солененьким огурчиком с рынка.

— По какому поводу гуляем? — удивился Егор.

—В отпуск ухожу. Получил отпускные, Посидим немного. Так, чисто символически, —ответилКолька, добродушно улыбаясь.

Они и в самом деле посидели в приятной обстановке. Лишних никого не было. Рассказывали друг другу о своем детстве. Настолько доверительно, что иногда комок в горле вставал от тяжелых воспоминаний. Колька тоже «хлебнул» всего в своей деревне. Но они старались не особо показывать слабости, ведь они уже взрослые мужчины.

Потом легли спать в отличном настроении. А вот утром … Утром … Егор еще спал, когда друг стал трясти его за плечо:

— Слушай, у меня деньги пропали.

Егор сначала спросонья не понял, о чем речь:

— Какие деньги? — переспросил он.

— Как какие?! — Губы Кольки дрожали, руки тряслись, пальцы ходуном ходили. — Отпускные все.

Тут Егор проснулся окончательно. Сел в кровати.

— Как пропали? — еще раз переспросил он. — В комнате же никого не было. Ты, да я.

— Вот именно, — как-то странно прохрипел Колька.

И тут до Пахомова дошло: друг обвинял его!

Егор посмотрел такими глазами на Кольку, что трудно описать. В воровстве его давно как-то раз обвинили в детдоме, специально подставив, но здесь, на заводе… Он растерялся и не знал, что сказать.

А Колька, весь нервный, трясущийся, продолжал:

— Егор, скажи честно: ты брал?

Ничего не говоря, Пахомов достал из-под кровати свой маленький чемоданчик, вытряс его содержимое на стол:

— На, проверяй.

Проверять Колька не стал, вышел из комнаты. Буквально через минуту он вернулся. И тут у Егора что-то «мелькнуло» в голове. Будто, кто-то «неведомый» ему подсказал. Описать, как это произошло, парень не смог бы. Ни описать, ни осознать, ни сформулировать. При этом вслух он произнес то, что и не собирался говорить:

— Ты у себя-то, в другом месте где-нибудь, проверял, прежде, чем другого обвинять, «напраслину» возводить?

Тут Кольку «осенило». Он полез в шкаф и достал там вторые брюки. В их кармане и лежали деньги.

Колька хотел что-то сказать, но Егор даже слушать не стал. Он ушел на улицу и остаток дн до вечера бродил под моросящим дождем, пока не промок до нитки. Егор не стал разговаривать с Колькой и на следующий день. Тот пытался о чем-то поговорить, сгладить произошедшее накануне, то примиряюще спрашивал:

— Много народу в столовке, — как будто это было для него очень важно, то вдруг: «А как на улице-то?» Только Пахомов отмалчивался, словно и не к нему друг обращался. А после завтрака, ничего не говоря, совсем ушел из «общаги» и пошел к Маше в библиотеку, скоротать время до начала смены.

Если бы Егор был в жизни поопытней, может, сообразил бы, что раз на данный момент у него идет все не так, идти к девушке, которая тебе понравилась, тоже не стоит. Нужно подождать, когда пройдет эта чёрная полоса. Однако, Егор всего этого не знал, поэтому пошел «подсознательно» за утешением, или успокоением, по крайней мере.

Когда же Пахомов вошел в читальный зал, Маша тут же посмотрела на него странным взглядом. Егор подошел к ее столику, улыбнулся и хотел что-нибудь спросить, делая вид, что пришел за книгой, только Маша его опередила:

— Егор, милый, не обижайся. Ты очень хороший. Нравишься мне. Но как друг. Мы не сможем встречаться.

Как девушка поняла, зачем парень пришел к ней, когда он не произнес ни слова? Чутьем, наверное. Видно, почувствовала каким-то «шестым» чувством, зачем он пришел на самом деле.

— Почему? — с трудом выдавил из себя Пахомов. На большее у него не было сил.

— У меня есть парень в моей деревне, откуда я родом, и откуда приехала сюда. И не важно, получится у меня что с ним, или нет, я не могу по-другому. Извини.

Егору ничего не оставалось, как убраться восвояси, точно собака побитая. Что он и сделал, понурив голову.

Несколько дней после этих двух значимых для него событий, Егор не знал, куда деваться, и что делать в жизни дальше. С ним такого еще не происходило. Если бы он знал, что бывает у людей «депрессия», бывает такое состояние души, может, и больше испугался бы, а так лишь не находил себе места. Пока не произошло следующее необычное событие.

И вновь была суббота. Будто жизнь завела определенное расписание: по будням — работа, а все превратности Судьбы — суббота, на худой конец, воскресенье.

Итак, две недели спустя, ближе к вечеру, Колька произнес:

— Слушай, Егор, повинную голову топор не сечет. Я знаю, что виноват перед тобой. И все-таки, давай забудем это, перейдем через произошедшее. К тому же, у меня есть для примирения одно средство, ребята из соседнего цеха угостили, я им помог мотор перебрать, вот они и дали попробовать.

С этими словами он достал две «самокрутки», наполненные какой-то травой. Одну из них дружелюбно протянул Егору:

— На, попробуй.

Трудно сказать почему, Пахомов категорически отказался.

= Ну, как знаешь, — проворчал Колька. — Дело твоё.

Сам задымил свою самокрутку и стал ее курить.

Из дневника Егора Пахомова.

[…

Я не знаю, что именно тогда с ним произошло, когда он закурилэту злосчастную самокрутку,но внешне былоневероятное.

Сначала Колька, съежившись от страха, свернулся калачиком на кровати, как сворачиваются только что родившиеся кутята сучки, которые подползают ей под живот, ища соски, пахнущие молоком.

Потом он неожиданно захрипел и стал просить о помощи:

— Помоги мне. Кто эти маленькие жучки, летящие ко мне со всех сторон? Я их боюсь. Их очень много. Тьма. Кто они? Что им от меня надо? Мне страшно, страшно.

Я настолько испугался сам, что не знал, что делать. Бежать к коменданту, его подведу. Пока раздумывал, Колька стал говорить другим голосом и о другом видении.

— Подвал, — шепчет, — кругом, длинный, предлинный. Иду по нему вперед. Он никак не кончается и не кончается. Стоп. Кто там впереди? Кошка. Большая такая. Скалится на меня.

Этот жуткий Колькин рассказ продолжался целых минут двадцать. Затем он каким-то чудом успокоился в кровати. Заснул, опять свернувшись. Ночь прошла уже спокойно. Утром он не захотел ни о чем ни говорить, ни вспоминать.

Я тоже не напоминал. Сам же про себя решил, что обязательно схожу к Евгению Петровичу обсудить.

…]

Лазарь Модель.