By Герман Арутюнов: Глава 34. Идеальная жизнь Эммануила Канта
Большинство из нас просто живет, не фиксируя внимания ни на собственной жизни в целом ни на отдельных ее фрагментах. И потомуживем, как будто не сами управляем своей жизнью, а кто-то за нас. А мы только послушные исполнители. Но есть люди, которые замечают, фиксируют и даже сами выстраивают такие моменты, поднимая свою жизнь над стихийным калейдоскопом событий,становясь режиссерами собственной жизни. Например, так срежиссировал свою жизнь немецкий философ Эммануил Кант (1724-1804).
Что мы знаем о Канте? То, что это один из классиков немецкой философии, написавший свою знаменитую «Критику чистого разума», живший уже в далеком от насXVIIIвеке и сказавший однажды фразу, которую кто только теперь не повторяет:«Больше всего меня поражают две вещи: звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас».
Именно Кант, пытавшийся изучать все и вся, впервые начал исследовать сам разум, как инструмент познания, определять его возможности, границы этих возможностей.
«Cам я, —говорил он о себе,— по своей склонности исследователь. Я испытываю огромную жажду к познанию и неутолимое беспокойное стремление двигаться вперед по этому пути…»
А что мы знаем о его жизни? Намного меньше, потому что всю свою жизнь, с 1724 по 1804 годы он прожил в Кенигсберге (нынешнем Калининграде), практически никуда не выезжал, последние двадцать лет жил в своем скромном двухэтажном доме на Принцессинштрассе. Жил неспешно, скромно и внешне однообразно, общался с узким кругом одних и тех же людей. Никаких тебе революционных взрывов и потрясений, интересных для биографов. Разве что удивляло то, что, родившись хилым и нездоровым, Кант прожил 80 лет и успел невероятно много сделать в своей жизни. За счет чего?
1784 г. Дом Канта на Принцессинштрассе
Мало кто замечал и задумывался над тем, чтосвою жизнь Кант неосознанно превратил в некий отлаженный механизм, потому что каждый ее отрезок он сделал равномерным и строго правильным, как в церковном обряде во время службы, когда священник совершает последовательно одни и те же действия и произносит одни и те же слова. И от этого священнодействия у верующих укрепляется вера и возникает завораживающее ощущение чуда. В таком состоянии ощущения жизни как чуда жил сам Кант. И такое же впечатление производила на окружающих и жизнь Канта. Поэтому, если к кому-то в Кенигсберг приезжали гости, то хозяева помимо всяких других любопытных мест и достопримечательностей приводили гостей прямо к дому Канта в то время, когда он выходил гулять и когда возвращался с прогулки. И всех поражало, что Кант это делал с точностью до минуты, так что по нему можно было проверять время.
Отчасти поэтому, а не только из-за его философии, уже двести с лишним лет фигура Канта привлекает самых разных исследователей, потому чтонемногие люди выстроили свою жизнь по своим идеям, превратили ее в символ своих идей. А Кант посвятил и превратил. Мало того, разложив свою жизнь по часам, даже буквально по минутам иделая в определенное время всегда одно и то же, он этими точными повторениями превратил свою жизнь в загадочное действо, которое хотели наблюдать многие. Специально ради этого приезжали в Кенигсберг.
И назвать это действо можноМагией жизнииТеатром мысли, потому что каждый прожитый отрезок жизни заканчивался у Канта вопросом, а потом возникала полемика. Либо с самим собой либо с друзьями. Стремясь исследовать мирчистымразумом,он каждый миг своей жизни пытался определить, что это такое, разум, размышлял о том, как сохранять его чистым, защищая от житейской и бытовой грязи, каковы его границы и возможности.
Вот почему о Канте, как ученом и философе, написано много, а вот о Канте, как человеке, очень мало. Тем более, что многим он казался и сейчас кажется закрытым, заумным и сложным для восприятия…С другой стороны, те, кто изучает его глубоко, говорят:«Сквозь его размышления продираешься как через бурелом, зато, когда поймешь, как развивалась идея, открываются невиданные горизонты».
Кант и сам понимал, что выражается сложно и поэтому, как он сам однажды признался, «…хотелось бы, чтобы кто-то, кто достаточно хорошо владеет пером, перевел бы всё то сложное, что написал, на человеческий язык, чтобы он стал понятен.»
200 с лишним лет прошло, и такой человек нашелся. Литовскийдраматург Марюс Ивашкявичюс написал пьесу «Кант», а литовский режиссер Миндаугас Карбаускис ее поставил в московском театре имени В. Маяковского.Поставил необычно, в духе жизни самого Канта.
Афиша спектакля «Кант»
Как говорят критики,«сама суть философии кенигсбергского философа выражена в этом уникальном спектакле — непознаваемость мира, явления вещей, изгибы пространства и времени являют себя в самой обыденной ситуации – на обычном будничном, а никаком не праздничным, обеде у Канта.»
Специально под спектакль по идее художника Сергей Бархина в театре Маяковского переоборудовали зал – в виде шестигранника, по аналогии паутины, пчелиных сот или снежинок. С древнейших времен шестигранник — это магический символ познания, идеальная форма для концентрации энергии, для возникновения мысли. Для Канта, как ученого, этоидеальное пространство поиска, лаборатория для исследований.
Зал шестигранник
Но и для зрителя это пространство, идеальное для познания – древний амфитеатр, напоминающий студенческую аудиторию. Сцена в центре зала — своего рода машина времени, позволяющая переноситься в параллельный мир, в отдаленный от нас двумя столетиями век просвещения.
Зрители, даже настроенные развлекаться, придя сюда, невольно начинают думать и познавать. Попав в такой шестигранный зал, они оказываются вокруг накрытого обеденного стола с крахмальной скатертью. Гаснет свет, зажигаются свечи, и за столом чинно рассаживаются пятеро мужчин в париках и камзолах того времени. Они неторопливо и с удовольствием едят, пьют легкое вино и так же приятно, обстоятельно беседуют о том о сем.
Зрителям, которые сидят вокруг, отчетливо, особенно с первых рядов, видны все детали — столовые приборы, кружево на нарядах, пудру на париках, жареную рыбу на тарелках. Слышно каждую реплику, паузу, шепот. Всё просто и почти по-домашнему. Но это обманчивая простота. Идеи здесь пронизывают пространство как трассирующие пули.
Кто эти пять мужчин?
Это сам Эммануил Кант, философ, профессор кенигсбергского Университета. Это его друзья и приятели, постоянно приходящие к Канту на обед.
Пастор и богослов Иоганн Шульц, старший проповедник королевского двора.
Судья и юрист Иоганн Вигилянтий.
Начальник полиции Кенигсберга Иоганн Шефнер.
Йоэль, личный врач Канта.
А прислуживает им и время от времени встревает в разговоры, Мартин Лампе, отставной солдат, по-своему неглупый, находящийся все время под градусом и не стесняющийся препираться с хозяином при каждом удобном случае.
И, хотя здесь за обедом о науке вроде бы говорить нельзя, как говорит сам Кант,«только не о работе», все равно исследовательский подход Канта к жизни берет свое, его метод отношения к миру (все есть познание) пронизывает все. Тем более, что здесь никто никуда не торопится, обед длится несколько часов, как в Древней Греции или Древнем Риме, где трапеза как раз и была фоном всеобъемлющих исследований. Они сразу же и начинаются, как только все занимают места за обеденным столом. Рассаживаются так медленно и аккуратно, так собранно и сосредоточенно, что это похоже на обряд, на ритуал, на театр.
Очевидно, в жизни Канта темы за его обеденным столом возникали так же спонтанно, случайно, по ощущениям и обстоятельствам. А, возможно, Кант, придя к какой-то догадке, потом намеренно вбрасывал ее в дискуссию, предлагая обсудить. Серьезно или в виде игры. Как, например, сейчас, в спектакле…
Эмиль Дерстлинг. «Кант и его сотрапезники»
Кант (сев на свой стул):«Что-то со стулом. Чужой что ли? Как-то иначе движется…Не так. Иначе. Непохоже…»
Иоганн Вигилянтий (сразу включаясь в игру):«А мой похоже…»
Кант:«А мой иначе…»
Иоганн Вигилянтий :«Мой, кажется громче…»
Кант: «Нет, мой…»
И все начинают ерзать на своих стульях и раскачивать их, как мальчишки, как дети, хотя каждому из этих «детей» уже за сорок. И в этот момент они действительно дети. Потому что исследуют. Потому что не помнят, что взрослые. Потому чтобыть любознательным, причем, праздно любознательным, а не утилитарно, здесь не только можно, но и приветствуется… На службе, в семье нельзя, там все связано с насущностью, с практикой, с пользой, а здесь, у Канта, можно. И ведут себя здесь все как дети, потому что чужих взрослых нет. И нет женщин, с которыми«всегда напряженно». Это своего родамальчишник. Но не мужской, когда говорят о трех вещах (женщинах, выпивке и подвигах), аученый. Здесь главное свойство – любопытство, некоторая наивность и поиск истины. И все эту истину ищут. Ине боятся быть наивными…
Иоганн Вигилянтий (это он уже не об одном стуле, который под ним, но и обо всех, как бы обобщая):«Да, движутся…»
Мартин Лампе:«Однако не шатаются…»
Надо сказать, что слуга, при том, что он тоже включается в детскую игру любопытных дядей, здесь добавляет во все толику здравого смысла. Как сейчас в случае со стульями.
Кант:«А как ты отличишь?»(движутся стулья или шатаются)
Мартин:«Слышно…»
И, видя, что все хотят наглядности, Мартин открывает рот и, трогая пальцем шатающийся зуб, раскачивает его:«Слышно?»
Все молчат, прислушиваются. Видимо, не слышат.
Мартин:« А мне слышно. Другие движутся, но не слышно. А, если шатается, то шшш – слышно!»
Иоганн Вигилянтий :«Возможно, незначительно…В целом я бы сказал, что движения нет…»
Поскольку Мартин продолжает демонстрировать шатающийся больной зуб, Кант задает всем вопрос:«А здоровый должен двигаться?»
Иоганн Шефнер :«Возможно движение, но незначительно…»
И все открывают рот, находят у себя во рту слабые зубы и пробуют их шатать. Детство, сумасшествие, театр абсурда, но это поиск, исследование…Кант верен себе во всем…
Для Канта любой вопрос — тема для дискуссии
Вот, наверное, почему пастор Иоганн Шульц не сдерживает свой восторг и восклицает«Господи ты Боже мой, ну до чего приятно! Расслабительно… Попробовал бы развить я эту тему дома с моей Доротеей Элеонорой…»
Иоганн Вигилянтий :«Какую?»
Иоганн Шульц :«Да любую!»
И действительно,жизнь слишком реальна, чтобы мы могли позволить себе быть детьми и праздно исследовать окружающий мир. А Кант создал себе в своем доме такую творческую среду и поддерживал ее своими традиционными обедами.
Темы какие угодно. Взять, например, вино. Его, оказывается, здесь всем наливают разное, кому-то — красное, кому-то – белое. И получается комбинация из чередования цветов: белое, красное, красное, красное, белое. Как точка, точка, тире азбука Морзе. Как один, один, ноль в языке компьютера. Слуга Мартин Лампе, разливая вино всем по очереди, строго следует этому порядку. Если ошибается, Кант его поправляет: «Мартин, красное…» Математическая пунктуальность, которая сродни стерильности хирургических инструментов при операции…Такое могло быть только в доме философа Эммануила Канта.
Слуга Мартин все идеи проверяет на здравый смысл
Не случайно Михаил Филлипов, играющий Канта, говорит в интервью, что Канта у нас в России знают даже водопроводчики. Хотя среди крупных философов есть и Паскаль, и Юм, и Фихте. Но их не знают, а Канта знают. Наверное, потому что один он был такой во всем Кенигсберге и этим прославил свой маленький город. Удивительный чудак, оставшийся до 80 лет ребенком.
Не случайно автор пьесы литовец Марюс Ивашкявичус говорит о том, что он написал:«Это не Кант как человек, а мир Канта, атмосфера, которой он дышал и в которую всех вовлекал.»
Эту атмосферу передает сцена с леди Фоби Грин, приехавшую из Шотландии в Восточную Пруссию к Канту, чтобы он подписал ей свою книгу «Критика чистого разума».Узнав об этом, Кант, не прерывая обед, шутливо ей сообщает:«Мы собираемся вас исчерпать…»
Иоганн Вигилянтий (поясняет) :«Как тему…обдискутировать!»
Кант:«Если вы не будете против, мы бы встроили вас в беседу…»
Фоби Грин:«А как это будет?»
Иоганн Шульц:«Вы вольетесь в беседу, почувствуете заинтригованность. А после мы в вас углубимся и окончательно исчерпаем…»
Фоби Грин:«Но как это будет выглядеть?»
Она еще не вникла в правила игры, не уловила шутливый тон и все время задает наивные вопросы, хотя уже начинает чувствовать общее настроение и подыгрывает:«А потом вы велите меня…выкатить, господин Кант?»
Иоганн Шульц (восхищенно):«Как она говорит! Тарабарщина, а приятно!»
Таких моментов много за столом. Вот, например, как здесь обсуждают спорную до сих пор теорию относительности. Слуга Мартин Лампе входит и сообщает:«Господа, треска уже потрескивает. Десять минут, и готово…»
Иоганн Вигилянтий :«Десять минут для кого? Для нас или для трески?»
Иоганн Шульц :«Треске все равно, она жарится.»
Иоганн Вигилянтий :«Но жарится-то она все-таки во времени…»
Мартин Лампе:«В масле…»
Такая вот словесная эквилибристика. Или на эту же тему относительности они выходят, говоря о соседском петухе, который кукарекает, когда захочет, в том числе и среди ночи, будя Канта, и тот долго потом не может заснуть…
Иоганн Вигилянтий :«Но это же криминал, господа, петух тревожит философа, не дает ему спать!»
Иоганн Шефнер :«Но закон дозволяет пение…»
Иоганн Вигилянтий :«Ночью, когда человек спит?»
Иоганн Шефнер :«Одному — ночь, а другому – нет…»
Иоганн Вигилянтий :«Но один из этих двоих – петух…»
Кант (слушая и пробуя треску):«Мартин, что за вкус? Не трески…»
Мартин Лампе:«Сударь, вы думаете о петухе, а вы думайте о треске…»
Кажется, все происходящее – вздор, ерунда, и автор пьесы всем этим совсем не доносит до зрителя глубоких мыслей Канта и его собеседников. Но это и не надо, глубокие мысли можно прочитать в трудах Канта и в воспоминаниях его современников. А вотатмосфера его жизни, его манера общения, его шутки, ирония…это до нас не дошло. А, если что-то и дошло, то крохи. А здесь передана целая ткань, целое полотно со всеми узорами. Истановится ясно, что Кант не просто жил, как все обычные люди, но все изучал, все исследовал, все подвергал анализу, все пробовал скальпелем своего разума. А, чтобы сильно не разочаровываться, ко всему относился с некоторой долей иронии. И хотел, чтобы ничто этому исследованию не мешало, чтобы ничто от этого не отвлекало: ни женщины, ни чужие люди, ни житейская суета.
Вот почему, когда в 1789 году к Канту без приглашения и предварительной договоренности заявился 23летний россиянин Николай Карамзин (1766-1826) с целью познакомиться со знаменитым философом, тот не вспылил, не вышел из себя, не отказал ему во встрече, как он вежливо или не очень делал со многими непрошенными гостями, а принял и вместо получаса общения беседовал с ним более трех часов. Потому что увидел в нем не праздного обывателя, желающего приобщиться к славе известного человека, но такого же как сам фаната-исследователя, собрата по науке, коллегу по познанию.
За столом обсуждаются все последние новости
Под стать Канту и его друзья, которым тоже нравится все исследовать и изучать, нравится, что обыденное практичное сознание, не поднимающееся выше здравого смысла, сюда не проникает.
Иоганн Шульц (слушая разговор о петухе и треске и не сдерживая восторга):«Господи, Боже ж ты мой, ну до чего приятно! Ожесточенный спор, а ты отдыхаешь. А дома наоборот – ничего не творится, а устаешь…»
Кант:«Напряжение…»
Иоганн Шульц :«Прямо не от чего…»
Иоганн Вигилянтий :«От женщины!»
Иоганн Шульц :«Ну да, хотя не делает ничего, молчит…А напряжение нестерпимое!»
Кант:«Самое страшное, когда уже замолчит…»
Иоганн Вигилянтий :«Самое ужасное, что все равно ее слышно…»
Иоганн Шульц:«И это такой жуткий шум, господа, невозможно собраться!»
Иоганн Шефнер: «Мне птицы, например, совершено не мешают. Хоть и молчат, а не слышно. Зато, когда дома молчание, это же громче, чем когда они говорят!»
Иоганн Шульц :«Это потому что они молчат нам. Они же не для себя это делают!»
Таким вот образом, легко, непринужденно, разговор затронул две темы, две вселенные – мужчина и женщина. И обозначил действительно вселенскую разницу между ними. То, о чем мы сейчас все больше думаем и говорим. О чем недавно киношники сняли интересный фильм «О чем говорят мужчины».
И такая это насущная для всех тема, такие ее тонкости всплывают, настолько это касается всех, что за столом у Канта возникает пауза, все думают, каждый о своем. И снова, видимо, вспоминая невозможную атмосферу дома, не сдерживает своего восторга Иоганн Шульц:«Господи, ну до чего приятно – все молчат, и никому никто не мешает!»
После таких разговоров и такой фразы невольно задумываешься, а действительно, что же такое вся наша обычная жизнь, если умный человек как на остров спасения спешит на обед к Иммануилу Канту, чтобы взлететь над суетой, почувствовать там высоту мысли, свободу поиска истины, простор исследования…
«Господа, мы взлетаем…»
А вот, например, как разговор за столом с газетных новостей переключается на мистику и заканчивается смехом. Иоганн Шефнер, начальник полиции, сообщает что во Франции впервые запущен в небо воздушный шар с аэронавтами на борту. Все с ходу начинают обсуждать новую тему.
Иоганн Шульц :«И зачем дразнить Бога шарами?»
Иоганн Шефнер :«Но ведь Бог дал нам руки…»
Иоганн Шульц :«Вот именно, руки, а не крылья…»
Иоганн Шефнер :«Для изготовления шара…»
Иоганн Шульц :«Точно не шара…»
Иоганн Шефнер :«И волю, чтоб его поднять в воздух…»
Иоганн Шульц :«А разум, чтоб такого не делать. И зачем бесцельно его куда-то там поднимать?»
Иоганн Шефнер :«Чтобы знать, в чем наша цель…»
Иоганн Шульц :«Шар — это не наша цель…»
Иоганн Шефнер :«А какова же тогда наша? Где доказательства нашей воли? Если мы даже поднять ничего не можем…»
Кант (улыбаясь):«А что, Иоганн, вы хотите поднять?»
Иоганн Шефнер :«Все что угодно, хотя бы…ну, вот этот стол…»
Кант:«Куда?»
Иоганн Шефнер :«Хотя бы вверх…»
Кант (решительно):«Мартин, ну-ка убери суп…»
Иоганн Шефнер (подхватывая мысль Канта):«Господа, предлагаю положить всем руки на стол, дабы воля наша знала, что она поднимает…»
Все кладут руки на стол, как на сеансе спиритизма, которые, кстати, во времена Канта были очень модными, закрывают глаза для концентрации и мысленно начинают его поднимать.
Иоганн Вигилянтий :«Что, уже поднимаем?»
Общий смех в зале. Возникает пауза, Кант и все его гости, участники обеда, молча, с помощью мысли пытаются поднять стол. Он пока не поддается. Иоганн Шефнер, начальник полиции, которому по долгу службы положено всех подозревать, укоризненно жалуется:«Кто-то не поднимает…»
Все участники: «Я поднимаю…»
В зале смех. Вдруг в тишине раздается сильный треск.
Иоганн Вигилянтий :«Что-то треснуло…»
Иоганн Шульц :«Стул…»
Иоганн Шефнер :«Не стул…»
Кант:«Ниже…»
Мартин Лампе:«Пойду вниз, господа, посмотрю, возможно, вы уже поднимаете всю комнату…»
Видимо, именно после этого момента в пьесе один из зрителей напишет потом в отзывах:«И пространство в спектакле «Кант» удивительное — постоянно отлетающее ввысь, особенно если его не придерживать:того и гляди – то стол упорхнет, а то и сама комната выстрелит в космос…»
В спектакле и дальше все происходит в таком же веселом, немного сумасшедшем, исследовательском духе.Помимо выяснения, почему стулья под ними скрипят, обедающие размышляют и о том, например, можно ли вытащить рыбную кость из горла силой мысли. Или вместе со слугой вступают в полемику про сжавшееся, вращающееся и переслаивающееся время, которое, как выразился Иоганн Шульц,«само по себе за собой не поспевает». А потом вслед за Шульцем все начинают махать руками, пытаясь увидеть в воздухе туманные полосы от не успевающего за собой времени. Идиотизм? Нет, процесс познания, который здесь, в доме Канта, вполне уместен.
И это в духе Канта, для которого и время было«вещью в себе», как и многое другое,«способом располагать, выстраивать в душе представления». По Канту именно своим сознанием мы развертываем время и держим его в протяженности.«Объективно же, — как пишет Кант в работе «Трансцедентальная эстетика»,— время – не есть нечто такое, что существовало бы само по себе…»
Конечно, это не просто – выразить в пьесе, в легком разговоре за обеденным столом, сложнейшие понятия, дать представление о философских произведениях Канта, в том числе и о его главной книге «Критика чистого разума». Но и автор пьесы, и режиссер, и актеры театра имени В.Маяковского пытаются это сделать. И небезуспешно. Как говорит режиссер спектакля Миндаугас Карбаускис:«Наша критика чистого разума в отличие от великой книги, надеюсь, окажется более доступной для понимания…»
Доступность эта достигается не только живыми диалогами, но и поворотами сюжета. Таинственным и загадочным кажется неожиданное появление в середине обеда той же Фоби Грин, якобы племянницы лучшего друга Канта, шотландского купца Джозефа Грина. Симпатичная девица хочет не только получить автограф у автора «Критики чистого разума». При этом она еще хочет понять и содержание философии Канта, участвует в дискуссиях за столом и своими наивными вопросами позволяет поворачивать разговор в самых невероятных направлениях. Потом девушка исчезает, а позже выясняется, что никакой племянницы с таким именем у друга Канта Джозефа Грина никогда не было.
Фоби Грин: «А о чем эта книга?»
Но спектакль не заканчивается финальной сценой с разоблачением таинственной незнакомки, как это бывает в детективах. Здесь задача другая – погрузить зрителя в частную жизнь Эммануила Канта, в напряжение кантовской мысли, которым была пронизана вся его жизнь. И пусть это напряжение скачет, как сила тока в сети, зато, как говорит слуга Мартин,«умные мысли стоят в очереди за глупыми».Без этого нет поиска, нет озарений, нет открытий. И без этого нет Канта.
Герман Арутюнов.
