Герман Арутюнов: Радиация и творчество

Как стать лауреатом конкурса

Год назад или больше мне пришло приглашение из Союза писателей Москвы — принять участие в конкурсе на литературную премию имени Ивана Андреевича Крылова.

Можно было присылать не только басни, но и рассказы, и стихи. «Несерьезные». И я послал рассказ «Потрясение» и стихотворение «Одна удару».

Они возникли тоже не случайно. Как-то разговорились со знакомым поэтом о творчестве и радиации. Начал думать над этим, потом писать, тут же всплыло много связей, «открытий». 

Я даже предложил посвятить такой теме одно из занятий в литобъединении. Что мы и сделали, получилось довольно интересно.

Но тема оказалась такой емкой и глубокой, что несколько дней после этого я не мог успокоиться и под разными углами ее обдумывал …

Так возникла идея следующего рассказа «Потрясение», а затем и стихотворения «Ода удару».

Между тем, через некоторое время из оргкомитета конкурса на премию имени И. А. Крылова мне сообщили, что я стал лауреатом, и  пригласили прийти в Союз писателей за дипломом и медалью. 

Было неожиданно и очень приятно.

Из выступления в библиотеке № 140  на встрече литстудии «Свежий взгляд» на тему «Радиация и творчество» 

Радиация, как и вибрация, — постоянная составляющая любой жизни, если не сказать, что и жизнь возникла не без помощи радиации. Само Солнце — своего рода ядерный реактор. Поэтому надо исследовать приспособление живых существ к радиации, посмотреть, как радиация в нас (любое живое существо радиоактивно) вступает во взаимодействие с радиацией извне. Очевидно, что  насыщение организма радиацией до определенного предела повышает его выживаемость и работоспособность. А выше этого предела начинается вред. С другой стороны, бывает, что выживший после большой дозы радиации человек вдруг преображается и дольше живет. Как выживший после удара молнии человек меньше болеет, ощущает в себе больше энергии и открывает в себе новые способности.

Что такое радиация? По-латински это излучение. И жизнь на планете Земля пошла от Солнца, от солнечных лучей, которые пронизывают Космос, все тела. Солнечные лучи пронизывают и охватывают все текущие процессы (сталкивания и разлетания, прохождение рядом и наведение разных полей), передают им свою вибрацию. Вспышки на солнце влияют на рождение – не Земле больше рождается гениев.

Вибрация атомов и их излучение – основа жизни

И вдруг, в какой-то момент где-то возникает жизнь. Каким образом? От столкновения тел или от прохождения тел рядом под постоянным излучением Солнца, под постоянной бомбардировкой его лучами всего…То есть от удара (или близости) и излучения…В жизни на Земле постоянное  зарождение новой жизни происходит от слияния мужского и женского, а в Космосе, в безжизненной среде (Или не в безжизненной?) от удара и излучения.  Потому что излучение и вибрация все делают причастным к жизни…Потому что излучение и жизнь это сопутствующие явления….И потому что в каждом вибрирующем теле возникают или вырабатываются какие-то излучения. В их взаимодействии или противостоянии, да еще под воздействием солнечного излучения и зарождается в какой-то момент жизнь …Само наше тело содержит радиоактивные изотопы 14C, 40K, 210Po. А святые…разве светящийся нимб над их головой – не свидетельство высокого уровня радиации? Из рассказов очевидцев мы знаем, что в разных странах и в разное время монахи во время очень строгого поста начинали видеть, как их руки светятся, а по одежде пробегают искры…

Все на земле не только подвержено излучениям и пронизано ими, но и само излучает. Например, наш глаз. Есть люди, которые одним только взглядом оказывают сильное воздействие на все живое: на людей, на животных, на растения, на воду, на огонь. Еще древнегреческий философ Сократ (469-399 до н.э.) замечал, что красивые женщины своими взглядами смущают мужчин, как бы впуская в них какое-то излучение.

 Наш глаз тоже радиоактивен, так как что-то излучает

Жизнь на планете Земля еще до людей всегда была пронизана радиацией, то есть вибрацией атомов, возникающим при этом излучением, их воздействием друг на друга и столкновением, задающим новые вибрации и новые излучения…На этом движении, воздействии, на этих вибрациях и столкновениях основано и творчество…

  Радиация всегда была и есть рядом с нами

Когда мы в моем журнале «Природа и человек» еще в конце восьмидесятых годов стали не просто констатировать события и явления, но и исследовать их, появилась догадка, что радиация влияет на творчество.

Например, в поэзии главное – вибрация, ритм, то есть равномерное расстояние между фрагментами, равномерное чередование и повторение этих фрагментов. И рифмы на конце, делающие все фрагменты похожими друг на друга. И эта похожесть фраз благодаря рифмам делает их способными нести какую-то невидимую духовность. Нести ее на себе, как почти одинаковые железнодорожные шпалы несут на себе рельсы, а по ним мчатся поезда. Так же как и в природе. Волны в морях и океанах, тучи на небе, дождевые капли одна за другой, градины, снежинки. И волны, и тучи, и капли, и градины, и снежинки, все они сталкиваются между собой, запуская друг в друге какие-то процессы. Да и каждая волна, туча, капля, градина, снежинка – сплошная поэзия по равномерности фрагментов и их соразмерности. Море – это целое стихотворение с одинаковым волнами, как у В..Жуковского в балладе «Кубок»:

«Приходит, уходит волна быстротечно,

А юноши нет и не будет уж вечно…»

Не случайно на обложке моей книги «Вечные ценности» образ — жизнь человечества это лодка, которая плывет по житейскому морю, а в ней человек с фонарем (то есть все мы), который ищет Истину, освещает себе путь. Он не знает, куда он приплывет, но сам процесс поиска Истины – это творчество. Это равномерное движение вперед, с волны на волну, со ступеньки на ступеньку, вверх и вниз, маленькими или большими прыжками, с ударами и столкновениями. И не важно, кончится этот процесс или не кончится, не важно, когда кончится…Мы защищены творчеством от бессмысленности и однообразия жизни (может быть, потому что в самом творчестве заложено однообразие), оно дает нам шанс на бессмертие. Не важно, куда мы плывем, важно, что мы из этого извлекаем. А что извлекаем, это загадка жизни…Отчасти, потому что в основе и жизни и творчества лежит радиация.

Как говорят физики, при делении урана вылетает от одного до трех нейтронов. Эти вылетевшие нейтроны в свою очередь вызывают деление других ядер урана. Число реакций нарастает. Реакция становится цепной, при этом освобождается чудовищное количество энергии. 

Таков и процесс творчества

Лев Гумилёв в своей теории пассионарности (сверхэнергичности) в этногенезе (истории этноса народов) — говорил о влиянии солнечной радиации на пассионарность как отдельных личностей, так и целых народов.

Радиация не случайно ассоциируется с зеленым – цветом познания

Стихи ведь тоже у поэтов не все время рождаются. Проза жизни, проза и вдруг бах – озарение! Что это такое? А это, как при столкновении астероидов, мы с чем-то сталкиваемся. Платон говорил, что мы ударяемся об идеи. И этот удар производит в нас свою работу, выбивает какие-то электроны, а они, в свою очередь, выбивают новые электроны, а те – еще. Цепная реакция…1 – 3 – 9 – 27 – 81 и так далее. И от единицы энергии возникает на несколько порядков больше энергии…Как в радиации, так и в творчестве… Микроскопическая частица вызывает целое столпотворение… вселенский резонанс…

Безобидные на вид цветы радиоактивны

Мы и радиация, человек и радиация…загадочная тема. 

Незадолго до аварии  на Чернобыльской АЭС один из сотрудников забрался на крышку работающего реактора и паял провода. В воздухе ощущался запах озона, а это означает, что радиация была больше 200 рентген. Но ни во время работы ни после он не заболел, остался здоровым. Почему? Иногда запах озона ощущается и при меньшей радиации. Но почему он сопутствует радиации и возникает при разных аномалиях – загадка…

Загадка и то, почему одни, получив небольшую дозу радиации, болеют и умирают, а другие, получив намного большую, смертельную дозу  или даже несколько таких доз, остаются здоровыми и доживают до глубокой старости? Значит у каждого из нас свое излучение, которое защищает, значит у каждого свой маленький атомный реактор…

И, когда происходит всплеск, меняются все показатели: 

давление, 

температура, 

теплопроводность, 

электропроводность, 

разность потенциалов, 

сопротивление и так далее…

У каждого поэта, если бы в процессе творчества замерять показатели, они наверняка меняются…Счетчик Гейгера дает грубый замер. А в творчестве его шкалы не хватит, недостаточно…Нужны более чуткие приборы…

Некоторые поэты думали об этом. Может быть, не напрямую, а ассоциативно, как и свойственно творческим людям. Например, самый, по моему мнению, радиоактивый  поэт XX века Осип Мандельштам (1891-1938). Как-то в своем дневнике он записал, что «любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны.»

                           Осип Мандельштам

И вообще любой творческий человек обязательно радиоактивен, как бы болен прихваченной где-то когда-то радиацией, искривившей все привычные процессы в организме. Тот же Мандельштам в 1906 году (в 17 лет) написал о себе:

«Из омута злого и вязкого

Я вырос, тростинкой шурша,

И страстно, и томно, и ласково

Запретною жизнью дыша.»

И от этого облучения все не так как у других, не такие ощущения, не такие чувства, не такое восприятие, а отсюда и не такое отношение ко всем  и ко всему. В этом же юношеском стихотворении Мандельштама есть и такие строчки:      

  «Я счастлив жестокой обидою,

          И в жизни, поxожей на сон,

          Я каждому тайно завидую

          И в каждого тайно влюблен…» 

Он верил или знал, что каждый человек обладает способностью к созданию своего собственного мира, своей маленькой Вселенной  внутри нашей  общей большой, в котором не из блага и не из радости, а именно из зла или чего-то опасного, тревожного только и можно что-то сотворить:  

«из тяжести недоброй и я когда-нибудь прекрасное создам…».

Можно даже сказать, что ощущение радиоактивности преследовало его везде, и сразу вспыхивали образы такого ощущения:

«Сусальным золотом горят

В лесах рождественские елки,

В кустах игрушечные волки

Глазами страшными глядят.

О, вещая моя печаль,

О, тихая моя свобода

И неживого небосвода

Всегда смеющийся хрусталь!»

А в итоге накопившаяся радиоактивность потом взорвалась выплеском энергии, которую он уже не мог остановить. И в ноябре 1933 года родилось его гениальное и в то же время страшное стихотворение – о Сталине, за которое можно было расстаться с жизнью. Но облученный человек не чувствует опасности: 

«Мы живем, под собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов не слышны,

А где хватит на полразговорца,

Там припомнят кремлёвского горца.

Его толстые пальцы, как черви, жирны,

А слова, как пудовые гири, верны,

Тараканьи смеются усища,

И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,

Он играет услугами полулюдей.

Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,

Он один лишь бабачит и тычет,

Как подкову, кует за указом указ:

Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.

Что ни казнь у него — то малина

И широкая грудь осетина.»

Написав эти строки, он беззаботно, а, может быть и со страхом неотвратимости будущего, читал вслух это стихотворение на разных встречах, позволял переписывать его от руки. Как обреченный и облученный человек. 

То есть, если разбирать творчество по-настоящему талантливого поэта, писателя или художника, то везде можно найти источник облучения и во всем видеть последствия…

Меня все эти мысли о радиации и творчестве тоже как бы облучили. И сложилось стихотворение, которое, естественно, называется «Облучение»:

«Зачем меня ты облучил,

Взглянув опасным взглядом?

Меня ты как бы зарядил

Каким-то там зарядом.

Молекул, атомов пошло

Теперь во мне движенье.

И даже, кажется, пришло

Тут чье-то отраженье!

Одним я глазом на другой

Могу теперь смотреть.

И бровь могу теперь дугой

Я мыслью подпереть!»

ПОТРЯСЕНИЕ (рассказ)

Техник-смотритель ДЭЗа Геннадий Петрович Темников пережил потрясение – проверяя теплосети на предмет протечки в одном из подвалов жилого дома, ударился головой о какую-то трубу. Причем, из глаз посыпались искры, а затем пошли круги, весь радужный спектр: красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Посыпались не в переносном, а в самом буквальном смысле, потому что несколько ворсинок, торчащих из воротника его свитера, мгновенно сгорели. На голове на месте контакта с трубой образовалась шишка, которая, когда Петрович трогал ее пальцами, слегка попискивала и покалывала пальцы как иголочками. И почему-то чувствовался запах озона.

Но самое удивительное, что у Петровича что-то случилось со зрением. Он стал видеть прежде невидимое, то, что было скрыто под одеждой. Не все, конечно, а выборочно. 

Например, он увидел два засоса на груди у бухгалтера Зинаиды Марковны Лякиной, женщины бальзаковского возраста, у которой, как все знали, недавно появился молодой  любовник и которая теперь после бессонных ночей стала опаздывать на работу. Естественно, засосы никто кроме Темникова не видел, поскольку они были прикрыты разными модными кофточками и шарфиками.

Петрович подумал, что в связи с идущей по планете сексуальной революцией Зинаида явилась на работу с голой грудью, и так вперился в два засоса, что Марковне стало плохо и захотелось прилечь.

— Ты чего, Петрович? — спросила она, на всякий случай машинально застегивая тридцать вторую пуговицу на кофточке без пуговиц и отступая к окну и батарее, на которую спасительно свисала тяжелая казенная портьера и за которую можно было спрятаться

Темников смутился и хотел было уже сказать, что ему просто что-то померешилось. Но вдруг неожиданно для себя изрек комплимент и почему-то в стихах, которых он сроду не писал:

– Показалось мне, что ваша  грудь

 Стала больше кажется чуть-чуть… 

Зинаида зарделась от удовольствия. С одной стороны комплимент, да еще в стихах, а с другой – она вдруг вспомнила чью-то фразу о том, что внимание к женщине одного мужчины начинает притягивать к ней и других.

Еще одно проявление нового зрения Темникова случилось на летучке у начальника Ивана Леонтьевича Окружаева. Петрович вдруг увидел на спине начальника следы любовной страсти от ногтей секретарши Лялечки Салтыковой, увидел сквозь толстый твидовый пиджак, и серую модную рубашку от Версачи.

Начальник в это время ходил по комнате и делал разнос коллективу, не стесняясь в выражениях, при этом чаще всего вспоминая чью-то мать и еще некоторых других. Заметив вперившийся в него взгляд Петровича, он повел плечами, потому что между ними пробежал непонятный холодок, и гаркнул: 

— Ты, Темников мне спину глазами не ковыряй. Кому надо, тот давно уже проковырял. Или что-то интересное увидел?

Петрович хотел было уже сказать, что это он так, просто задумался о чем-то производственном, как вдруг снова неожиданно для себя произнес стих:

— Достоин поощренья и  похвал,

Тот, кто всех нас поднял и подобрал…

Начальник осознал, что это относится к нему и что подобрал звучит почти как обобрал. При этом он успел понять, что это все же комплимент, но тут же и удивился, потому что раньше он ничего подобного от Темникова не слышал. Да еще в стихах. Подумал: переработал мужик или с бодуна. Было и еще потом немало случаев, когда Петрович видел что-то скрытое, а именно: 

приписки сквозь папки с документами во всех отделах, подарки и взятки от благодарных жильцов сквозь ящик письменного стола у начальника в кабинете, физические недостатки сквозь одежду или даже стену. 

И каждый раз, оценивая событие, при этом выдавал какой-то стих, хотя в жизни никогда стихов не писал.

Например, о приписках он сказал так:

— «Ничто так не сближает коллектив

Как правильный бухгалтерский актив…»

О подарках и взятках от жильцов подучилось такое двустишие:

«Когда кому-то что-что отдаем,

Быстрее к коммунизму мы идем…»

О физических же недостатках, скрытых одеждой, выдавал еще более туманные экспромты, видимо, чтоб не обидеть обладателей. Например, о бородавке на животе инженера по технике безопасности Тараса Григорьевича Пужайло получилась такая туманность:

«Растет и кактус где-то. Так бывает,

Когда чего-то в жизни не хватает…»

Слухи о новом странном поведении Петровича быстро облетели весь ДЭЗ. Тем более, что вскоре все узнали и о новом видении Темникова, как причине его поэтических опусов – правду с помощью легкого флирта у него выведала секретарша Катюша. А от нее, естественно узнали все.

Выходило, что произошло реальное чудо – искры из глаз, оказывается, не просто фраза, а вполне материальное явление, способное творить чудеса. И это чудо все стали как-то объяснять.

Бухгалтер Зинаида Марковна сказала, что, откуда бы ни взялся этот дар, он не приличный и не к добру, потому что нельзя заглядывать в чужой бюстгальтер, мало ли что там можно увидеть. А, то, что это не к добру доказывают искры из глаз, от которых мог случиться пожар…А у нас уже почти готов квартальный отчет…

К ней присоединился инженер по технике безопасности Пугжйло, который возмущенно проворчал, что, может, у кого-то и не такие недостатки и не только на животе. И, если что-то надо нам знать обязательно, например, технику безопасности, то что-то не то, чтобы не надо знать, но знать или делать запрещено, не имея на это специального допуска… 

Начальник Окружаев сказал, что труба, о которую треснулся Темников, тоже женского рода, от которого только и жди какого-то сюрприза. А вообще, заключил он, женский пол нас, мужчин, вдохновляет, хотя и создает проблемы…

Его секретарша Лялечка, с удовольствием подумала, что теперь все мужчины ДЭЗа, узнав, какие глубокие следы от ногтей она оставляет на спине любовника, страстно ее возжелали и теперь что только не предлагают – от ужина при свечах до поездки на Мальдивы. Поэтому ее вывод был однозначный: бог с ней, с причиной, а сам дар очень полезный.

Кассир Рувина Марковна Блумберг, которую все считали в ДЭЗе за немногословность очень умной, привела в ДЭЗ своего 70летнего дядю, профессора,  физика-оптика, который к тому же имел еще два образования – филологическое и медицинское, чтобы осмотрел Темникова и трубу, о которую тот треснулся. Но тот, прослушав ее рассказ, сказал, что труба его не интересует, а вот на Геннадия он посмотрит, потому что дело всегда в человеке, а не в какой-то там трубе. Поводив руками над головой Темникова и вдоль его глаз под разными углами, он прочитал целую мини-лекцию.  

«Глаз человека, — сказал он, – это, как вам известно, пока еще мало изученная сфера с сетчаткой-экраном сзади. А в случае с нашим коллегой, — продолжал он, ощупывая шишку на голове Петровича, — мы имеем дело не только с энергией света, проходящей через глаза, но с энергией удара, прошедшей через мозг. И, если о глазе мы еще имеем какое-то представление, то о мозге – самое приблизительное…

Таким образом, как и  наше зрение, — подвел он итог, — так и наш мозг – это преобразователи самой разной энергии. А, где энергия, там, черт его знает, что может происходить… Почему, например, стоит закрыв глаза, потереть веки пальцами и перед глазами идут огненные круги?»

Последним высказавшимся на эту тему авторитетом стал бывший атомщик-чернобылец Григорий Скобейда, которого привлек к проблеме замначальника ДЭЗа Петр Фамильников. Провалявшись в нескольких онколечебницах, Григорий при переходе из одной в другую, грохнулся об лед головой и вскоре рак исчез, будто его и не было. А он с тех пор вдруг начал писать картины, а также беззаветно возверовал в разные чудеса и аномалии. Перечитав кучи эзотерических книг, он сильно продвинулся в понимании аномальных явлений. В ДЭЗе он подрабатывал альпинистом, выполняя разные работы на стенах и крышах.

«Творчество, как и талант, это своего рода болезнь. – сказал он, также ощупывая шишку на голове Темникова. И поднеся к шишке  счетчик Гейгера, так что тот затрещал как пулемет, добавил, – Впрочем, это палка о двух концах – и болезнь тоже творчество.  Я был здоров и ничего не видел, никаких образов. А как после всяких облучений я грохнулся об лед, так словно во мне что-то сдвинулось. То же самое произошло и с нашим товарищем Темниковым – открылось ясновидение и он заговорил стихами…

То есть удар – это как пусковая кнопка. Потому что от удара что-то искажается, смещается, поворачивается под неким углом, с которого все открывается совершенно в другом свете. В данной точке как бы нарушается мировой порядок, в котором все слои и процессы движутся по своим дорожкам. А тут все сдвигается, и начинается фантасмагория…В хорошем, так сказать, смысле.. И что тут становится пусковой кнопкой, удар, крик, сосулькой по голове или падение в гололед, не так важно…

Удар и его последствия можно сравнить с ядерным процессом, когда один атом,  ударяя по другому, выбивает из него три новых атома, а те три делятся еще каждый на три и так до  бесконечности. При этом начинает повышаться радиоционный фон, потому и пахнет озоном.

Радиация – это от латинского радиус и означает луч. Это процесс распространения энергии в пространстве в форме различных волн и частиц. Это ядерная реакция материи на удар…

А искры из глаз – это световое сопровождение удара, которое иногда имеет место, иногда нет. А почему, мы не знаем. Скажем, искры сыпятся из глаз у боксеров, пропускающих удар в глаз или у мужей, приходящих ночью домой на бровях и получающих от жены сковородкой по лбу…А у других не сыпятся…

Так что шишка на голове  у Геннадия Петровича и искры из глаз вместе с их радиоактивным спектром  – тоже болезнь. А значит и творчество, сопровождаемое светящейся радиацией, и запахом озона…

Тут все оживленно загалдели, вспомнив, что от ионизатора, который стоил в кабинете начальника, тоже идет запах озона. Значит он радиоактивен и отчасти опасен, хотя, может быть, и влияет на творчество…

— Вот именно, — схватился за шанс показать себя в выгодном свете Окружаев, — я каждый день, можно сказать, рискую здоровьем, но для пользы дела, чтобы вверенный мне коллектив успешно процветал и развивался…

Тут все, чтобы не сказать чего-то лишнего, стали расходиться. А Темников с этого дня стал знаменитостью, особенно среди женщин. Они стали надевать под одежду красивое импортное кружевное нижнее белье, зная, что Темников увидит и оценит…в отличие от их мужей. Правда, с другой стороны, может увидеть и то, что они скрывают. Да, — говорили они, — опасный мужчина, но притягательный.

Увы, воспользоваться своим даром Темников так и не успел. Дар как неожиданно появился, так же внезапно и исчез. Почему? Говорят, что чудеса боятся разглашения. Энергия чуда как бы растаскивается теми, кто о нем узнает, и его источник тает, тает, пока не исчезнет совсем…И тут или молчи и тайком наслаждайся своим всемогуществом или известность, но уже без дара.

Хотел было Петрович вернуть дар, не раз спускался в подвал и несколько раз бросался головой на ту самую трубу, которая выделила его из простых смертных. Но бесполезно. Два раза в одну реку не войдешь…

Ода удару

Однажды мне заехали по уху.

Случайно в потасовке меж гостей.

И я не то, чтобы лишился слуха, 

Наоборот, стал слышать все ясней.

Приятель мой, на свадьбе веселяся,

В глаз получил. И видел лишь едва.

«Ослеп!» кричал он, дико матеряся.

Но к ночи видел зорко как сова.

Сойдя с трамвая, я задел случайно

Стоящий рядом телеграфный столб,

Который закрепил чрезвычайно

Во мне упрямый творческий апломб.

А как о ствол долбит башкою дятел

— Пытается до Бога докричать.

И, сколько б он ударов ни потратил,

Дано ему без устали стучать.

Простой удар, но как он животворен,

Какой несет крутой потенциал…

Лишь потянуть за  этот чудный корень,

Эйнштейн тут и рядом не стоял.

Ударил фрукт по голове Ньютона

И он открыл известный всем закон.

А, если б не ударил, без закона

Сидели б мы за этим вот столом.

Как возникает жизнь? Опять удару

Обязана и жизнь и все вокруг.

Два тела астероидных на пару,

Столкнувшись, высекают искру вдруг.

Из искры, знаем, возгорится пламя,

А в нем зародыш жизни огневой,

И пламя разгорается как знамя

И в космосе летит по круговой…

Герман Арутюнов.