Памяти Людмилы Гурченко: По ту сторону карнавала

Вчера, на 76-м году жизни, скончалась народная артистка СССР Людмила Гурченко. Закончилась жизнь, которая казалась такой блестящей и беззаботной на экране и была такой несправедливо тяжелой на самом деле.

Людмила Марковна Гурченко родилась незадолго до Второй Мировой в Харькове. Ее отец, которому посвящено столько нежных, любовных страниц в автобиографических книгах и интервью Гурченко, был артистом Харьковской филармонии – аккомпаниатором-баянистом. Именно с отцом маленькая Люся устраивала первые свои импровизированные концерты для друзей и соседей, и получалось так удачно, что вопрос о выборе профессии отпал сам собой: девочка будет артисткой. А уж когда мать будущей звезды устроилась в местный кинотеатр ведущей культмассовых мероприятий, и Люся «по блату» получила возможность ежевечерне смотреть музыкальные фильмы Григория Александрова или трофейные мюзиклы, мечта окончательно оформилась. Гурченко тянуло в синтетический жанр, где и поют, и играют драматические роли, где разбиваются сердца – и тут же, без паузы, бьют чечетку. Когда харьковская дивчина поступит во ВГИК, в легендарную мастерскую Сергею Герасимова, ей придется несладко. Герасимов учил «по системе Станиславского», требовал убирать всё форсированное, внешнее. Люсе пришлось ломать себя и бороться не только с южным говором, который она вскоре успешно изжила, но и с огненным темпераментом, с привычкой к обильной жестикуляции. Это, слава богу, изжить не удалось. Уникальная пластика рук, злившая домохозяек и дававшая пищу пародистам, стала на долгие годы визитной карточкой Гурченко, знаком, выделявшим ее из стада одинаковых, штампованных на конвейере артисток, эмблемой внутренней свободы и готовности к риску.

Первые шаги молодой артистки в столице были успешными на зависть. Удачные роли в фильмах Яна Фрида и Абрама Роома, покровительственное отношение влиятельного Ивана Пырьева: именно при его содействии девушка получила роль в фильме никому еще толком не известного, начинающего режиссера Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь». Новый 1957 год стал для Людмилы Гурченко годом такой славы, о которой нынешние звезды не могут даже помыслить. Постсталинский СССР с трудом отходил от политики «малокартинья», фильмов в прокате было считаное количество, люди привычно пересматривали их десятки раз. Очаровательная комсомолка Лена, посрамляющая бюрократа Огурцова, а попутно поющая и танцующая, меняющая изящные платья и приглаживающая модельные локоны, пронзила сердце страны. Тогда это было нетрудно – сталинская киноцензура по таинственным причинам запрещала выпускать на экраны действительно молодых героев и героинь: их роли должны были исполнять 30-летние, а то и 40-летние, со званиями и партийным стажем. После XX Съезда на экран хлынули свежие юные лица – и тут же стали ролевыми моделями и объектами вожделения. Людмила Гурченко стала иконой и жертвой этого кинозрительского гормонального взрыва. Спрос на нее был столь велик, что девушку немедленно втянули в индустрию «левых» сборных концертов: вообще-то власти на эту индустрию закрывали глаза и до, и после случая с Гурченко, а в таких концертах с удовольствием принимали участие практически все советские звезды. Видимо, кто-то из «старших товарищей» по искусству и не вынес популярности девушки, не поделившейся с ним цветами, аплодисментами и заработком.

Атака, обрушившаяся на 22-летнюю артистку, рикошетом ударила и по Рязанову. Выяснилось, что фильм «Карнавальная ночь» плохой, буржуазный, главная героиня – безыдейная попрыгунья. Замминистра культуры вызвал Гурченко «на ковер» и орал на несчастную девчонку, та-де своими ролями и концертами растлевает молодежь и, в частности, его малолетнего сына. Люся рыдала в три ручья и не знала, что ответить взрослому умному дяде. Вчерашняя звезда исчезла в одночасье – открытки с ее портретами больше не штамповали, а двери столичных киностудий перед ней захлопнулись. Руку помощи протянул в начале 60-х Олег Ефремов, взяв Гурченко в труппу «Современника», но театр этот клинически не подходил ей по творческой группе крови: Гурченко всегда тянуло к яркой бенефисной манере игры, и в ансамблевом «Современнике», державшем курс на аскетичный реализм и приглушенное жизнеподобие, актриса была обречена на бессловесные роли третьего плана. Покинув «Современник», Гурченко пытается пробиться в труппу Театра сатиры, но терпит неудачу. Вообще неудачи сыплются на нее одна за другой. Она начинает писать песни, придумывая стихи к ним совместно с актрисой «Современника» Людмилой Ивановой (Шурой из рязановского «Служебного романа»), одну из них – искренне-патриотическую, о ветеранах войны – берет в репертуар певица Маргарита Суворова и побеждает с ней на одном из песенных конкурсов. Советская идеологическая машина по этому поводу снова издает недовольный скрип. В передаче Центрального телевидения песня подвергается уничтожительной критике за строчку «Мой отец надел сегодня ордена» – оказывается, об этом нельзя петь. Объяснить бредовую логику «музыковедов» не рискну – речь велась в том духе, что ордена есть у многих, а в песне ошибочно делается упор на одном конкретном отце.

Мучительные неудачи, грубая и глупая брань в прессе, личная неустроенность (у Гурченко было несколько несложившихся браков, самым тяжелым в эмоциональном плане оказался кратковременный союз с Иосифом Кобзоном) к концу 60-х привели актрису на грань нервного истощения. Ее добрым ангелом оказался знаменитый певец Марк Бернес. Крикливые бонзы от культуры времен Хрущева сменились молчаливыми бонзами времен Брежнева – эти уже толком не помнили, кто такая Гурченко, и претензий к ней не имели. Протежирование со стороны Бернеса открыло Гурченко возможности сниматься и давать концерты, более того – в короткие сроки ей даже присвоили звание заслуженной артистки. Однако боль от многолетнего шельмования никуда не ушла. Еще лет двадцать кряду актриса будет доказывать, что она не «попрыгунья», не враг, не шпион, не буржуазный наймит, что никого не растлевает. Отсюда и певческая программа с песнями военных лет, которую Гурченко посвящала своему отцу-фронтовику и его орденам. Отсюда и стремление играть в серьезных, порой слишком серьезных фильмах трудные драматические роли. Первым режиссером, поверившим в Гурченко как драматическую актрису, стал ленинградец Виктор Трегубович, автор остросоциальных фильмов производственной тематики, слегка занудных и трудно сопрягаемых с искрометным талантом Гурченко. Однако она стала для него музой: играла директора ткацкой фабрики в «Старых стенах», предприимчивую сотрудницу отдела сбыта крупного предприятия в «Магистрали», начальника планово-экономического отдела стройки в «Обратной связи». Вновь обратив на себя внимание, актриса дождалась больших ролей у известных режиссеров: ее снимает в телефильме «Острова в океане» Анатолий Эфрос, Алексей Герман – в «Двадцати днях без войны» в дуэте с Юрием Никулиным, Андрон Михалков-Кончаловский – в «Сибириаде», а его младший брат Никита – в «Пяти вечерах», Роман Балаян – в «Полетах во сне и наяву». В фильмографии Гурченко есть даже работа с Кирой Муратовой – загадочное и очаровательное ночное камео в фильме «Познавая белый свет».

Гурченко снова возвращает себе статус звезды первой величины, причем тонко балансирует между развлекательными лентами вроде «Соломенной шляпки», «Небесных ласточек» или мюзиклов Евгения Гинзбурга и серьезным кинорепертуаром. Балансировать на съемочной площадке ей приходится, сдерживая боль: на съемках детского фильма «Мама» Гурченко случайно получила чудовищную травму ноги, грозившую ампутацией. Еще одно жизненное испытание актриса выдерживает с честью – с тростью зрители увидели ее только в последние годы жизни. Приходит признание: за роль в «Любимой женщине механика Гаврилова» Гурченко получает приз на фестивале в Лиме, обойдя саму Мэрил Стрип, «Вокзал для двоих» (встреча с Рязановым спустя 25 лет) и «Любовь и голуби» становятся непререкаемыми хитами советского проката.

К началу перестройки Гурченко уже не надо никому ничего доказывать. Более того, казалось, что именно сейчас она сможет развернуться во всю мощь своего таланта. Увы, эту актрису бог создал для Бродвея, для участия в умных и пышных развлекательных зрелищах, синтетических феериях, сочетающих драму, пластику и вокал. Своего Бродвея в России как не было, так и нет. Она писала и исполняла песни – но для конвейерной эстрады была слишком сложной и утонченной, для модной музыки – слишком простой и недостаточно «прикольной». Она пыталась играть в развлекательном театре, но спектакли Леонида Трушкина и Андрея Житинкина были недостойны ее таланта. Создала свою театральную антрепризу «Дуэт», играла в мюзикле, даже взялась участвовать в экспериментальном спектакле братьев Пресняковых «Паб» – готовности рисковать у нее до последних дней было хоть отбавляй, а вот талантливых профессионалов, готовых предложить ей грамотный и актуальный проект, рядом явно не хватало. Снималась в кино, но его разучились снимать даже те, кто ходил в лидерах советского проката. Прошлым летом представила на Выборгском кинофестивале собственный фильм «Пестрые сумерки» – если нет режиссеров, то режиссером буду я сама. Ее закаленный жизнью стальной характер рано или поздно привел бы Гурченко к удаче, к осуществлению ее детской мечты. Вот только тело уже слишком устало…

Андрей Пронин «Фонтанка.ру»